То, что дружеская услуга у старого Хауке занимала много времени, Анне было понятно. То, что при этом речь шла не об одной и не только дружеской услуге, она не знала.
Прямо напротив дома старого Хауке жила ее подруга Памела. Она была саксофонисткой и, наверное, действительно талантливой. Она давала концерты в Хусуме, Хайде и Гамбурге, иногда также в Мюнхене, Кельне и Вене. Она играла везде, где была нужна. В церквях, концертных или спортивных залах. Ее компакт-диски продавались довольно скромно, но всего вместе хватало, чтобы она могла прокормить себя музыкой. Памела выглядела как карикатура на саксофонистку. У нее была длинная коса, которую она укладывала на голове. А если Памела терялась оттого, что нужно было идти на бал или деревенский праздник, коса преображалась в прическу а-ля Моцарт, а распущенные волосы спускались до талии. Оправа очков у нее была такой же, как в детстве: строгой, деловой, неприметной и до смерти скучной. По будням она носила блузки и черные брюки, на праздники надевала блузки и черные юбки. Обычно она носила удобные кроссовки, в которых без труда можно было бы совершать пешеходные прогулки по горному массиву Рен, а на праздники — туфли-лодочки на низком каблуке. Ее лицо не знало косметики, расплывшейся после пьянки всю ночь, мешков под глазами после чрезмерного количества шампанского, прыщей после слишком жирной еды. Для придания цвета своему лицу она признавала лишь свежий деревенский воздух, чистую воду и «Нивею». Такой была Памела. Душа-человек. Анне было с ней хорошо, она была в определенном смысле опорой. Анне нужна была такая подруга, как Памела, которая всегда рядом, когда жизнь выбивалась из колеи.
Много недель подряд Памела безропотно сносила слезы Анны и слушала одну и ту же историю о пасхальном времени в Тоскане, когда исчез Феликс. Она в сотый раз выслушивала ее, широко открыв удивленные глаза, словно не знала ее печального конца. Она была словно дневник, в который можно писать одни и те же фразы. У Анны никогда не возникало ощущения, что Памеле скучно с ней или что она действует ей на нервы. Памела обнимала ее, баюкала, словно ребенка, и давала ей выплакаться. И Анна верила в ее дружбу. Она думала, что если существует лояльность, то она, собственно, и придумана для таких существ, как Памела.
Когда Гаральд заканчивал мытье и кормление старого Хауке, то чаще всего заходил к Памеле на чашку чая. Однако Анна узнала об этом слишком поздно, когда их любовная связь длилась уже несколько недель. У Памелы не было друга, она проводила много времени в одиночестве, и чаепитие с Гаральдом вносило в ее жизнь желанное разнообразие. Она рассказывала ему о своих последних концертах, о Брамсе, Хиндемите и Бартоке, которых обожала. Гаральд обо всем этом не имел ни малейшего понятия. Музыка в его жизни не встречалась. То, что он однажды под духовую музыку смог расстегнуть нудную блузочку «а-ля маленькая Лизхен», Анна и сегодня не могла себе представить.