Рольф ошибся. Он не сможет быть вместе с ним.
И теперь — он чувствовал это — он был действительно один.
После смерти Рольфа Альфред не говорил ни слова. Никому. Ни в школе, ни дома. Он безучастно сидел на месте, грыз ногти и ковырялся в носу. Днем и ночью он пытался понять, что такое смерть. Он просто не мог постичь, как такое может быть, что в следующую секунду кто-то может навечно исчезнуть с лица земли.
Ему хотелось встречать смерть как можно чаще и как можно ближе, чтобы выследить ее. Поэтому он поймал дрозда, сунул его в миску с водой и наблюдал, как тот медленно и мучительно тонет. В сарае он повесил кошку за заднюю лапу и с еще живой снял шкуру. Кошка кричала, как ребенок. Альфред долго стоял рядом и завороженно наблюдал, как после долгих мучений ее медленно покидала жизнь. Он засунул мышь в пластиковую коробку и, удивляясь ее неустанным, но бессмысленным попыткам вырваться, несколько дней терпеливо ожидал, пока она умрет от голода и жажды. И задушил кролика, у которого в агонии глаза вылезли из орбит. «Он видит не меня, — думал Альфред, — он видит смерть»
И еще одному он научился: в его власти было решать, придет смерть или нет. Он был главным. У него был контроль. Он помнил фразу, которой его напутствовал Рольф: «Ты никогда не должен терять контроль».
Вот только Рольф взял и умер просто так. И ни у кого не было власти сохранить ему жизнь.
Альфред литрами пил молоко, но отказывался есть. На родную мать он производил жутковатое впечатление. Она купила ему игрушечную красную пожарную машину, но он не удостоил ее ни единым взглядом. Даже не взял в руки. Если мать прикасалась к нему, он стряхивал ее руку, словно та была больна чумой, отходил на пару метров и садился снова. Так и сидел — неподвижно и на почтительном расстоянии. С ничего не видящим взглядом, который ни на чем не останавливался, теряясь вдали. Он не хотел больше участвовать в жизни.
Через десять дней Эдит капитулировала. Она ничего не могла поделать с подобным упрямством и пошла к священнику. Попросила его поговорить с мальчиком. О Рольфе. О жизни и смерти. Может, Альфред скорее послушает священника, чем ее. У нее все равно не было таланта находить нужные слова.
Священник пришел и уселся рядом с Альфредом в его комнате. Он не задавал ему вопросов и не ожидал ответов. Он даже не смотрел на него, пока рассказывал все, что знал о смерти и о вечной жизни, — то, что вычитал в книгах и бесчисленное количество раз проповедовал в церкви. Раньше у священника никогда не возникало ощущения, что его слова упали на благодатную почву. Но сейчас Альфред буквально впитывал услышанное, изредка бросая на него взгляд, священник видел это. И впервые для священника его профессия приобрела смысл.