А потом она заметила, что первые лучи солнца коснулись противоположного склона ущелья.
Так Джоан узнала, что стала видеть в темноте.
* * *
На следующий день она взяла самое корявое полено и целое утро строгала и резала его. Получившийся в конце концов дракон не тянул на произведение искусства, но все же это было лучше, чем ничего. Джоан вкопала его в еще не до конца смерзшиеся комья, и потом стояла на холодном ветру, глядя на могилу.
Вернувшись в дом, Джоан начала собирать вещи, еду, укладывая все в старую котомку Сагра. Через некоторое время она почувствовала, что спокойствие, накатившее на нее после превращения, постепенно уходит. Джоан села на кровати Сагра, где для удобства все разложила, и долго сидела, обхватив голову руками. Это больше не была его кровать. Его котомка. Его дом. Понять это, осознать это своей головой было невозможно, но почему-то Джоан казалось, что и драконья голова не справилась бы с этим. У смерти нет сущностей. Ее нельзя осознать.
Уже совсем вечером она услышала громкое меканье и снова вспомнила про козу. Постояла в нерешительности на кухне, потом со вздохом взяла самый большой нож.
Коза встретила ее удивленным взглядом умных черных глаз. Джоан стояла в дверях с ножом в руке, но не могла заставить себя сделать следующий шаг.
Она видела, как Сагр по весне резал козу. Они с Генри в не раз и не два подбивали дичь, которую потом нужно было разделать. Но эта коза была последним живым существом, оставшимся у нее. Это была коза, которую они изо дня в день поили, кормили, доили, оберегали от холода. Джоан опустила нож и вышла за дверь.
И тогда она и увидела их. Далеко внизу, в самом начале тропы появилась группа людей. Они шли пешком и были хорошо экипированы. Слишком хорошо для жителей деревни.
Джоан увидела их, а в следующее мгновение, так же четко и ясно, как тогда с Генри, она услышала, о чем они думают.
Джоан застыла с ножом в руке. А затем повернулась — и побежала в противоположном направлении.
Тропа, идущая в эту сторону от дома, в верх по ущелью, вела на седловину, потом через нее — на широкое плато, от которого другое ущелье уже вело в другую сторону — в Нордейл. Добравшись до плато, Джоан не остановилась и продолжила бежать, хотя пот уже лил с нее в три ручья.
Когда солнце село, Джоан поняла, что у нее появилось некоторое преимущество. Вряд ли они видели в темноте так же хорошо, как она. Она уже почти пересекла плоскогорье, и начала взбираться снова вверх, к следующим вершинам, за которыми начинался спуск в долину. Джоан позволила себе остановиться, впервые за пол дня, и оглянуться. Слабый ветер пробегал меж замшелых камней и редкого кустарника, но никого заметно не было.