Методий Шаторов вопросительно взглянул на меня, и я взглядом ответил на его немой вопрос.
Комиссар партизанской зоны Стоян Попов перестал разглаживать свои запорожские усы, поднял голову и пристально посмотрел на меня, чтобы убедиться, правильно ли меня понял.
— Молодец!.. — похвалил он. — Так им и надо, предателям! А ну-ка дай мне этот пистолет, хочу сохранить его на память…
Я отдал.
Бабке Пенке Мавриковой скоро исполнится семьдесят пять, но она все еще крепкая и подвижная. Я разыскал старушку в новом доме ее старшего сына Кольо. Ее рука, согнутая в локте, висела на белой перевязи. Год назад она сломала руку, но мне почему-то помнилось, что рука зажила. Я решил подшутить над ней:
— У тебя давно все прошло, но ты специально не снимаешь повязки, чтобы тебя все жалели…
В ее глазах появились веселые искорки, но ответила она серьезно:
— Тут у нас несколько дней подряд шел снег, я поскользнулась, упала и опять сломала руку в том же месте. У старого человека кости ломкие.
Ее лицо, изборожденное морщинами, все-таки не казалось старым: молодили глаза. У некоторых людей глаза никогда не стареют. Она велела невестке приготовить что-нибудь перекусить, та засуетилась, а я стал протестовать:
— Ничего не надо. Я на минутку…
— Вечно-то вы торопитесь! И до 9 сентября торопились, и сейчас все торопитесь. Времени у вас не остается поговорить с теми, ради кого вы так торопитесь!
Ну что на такое ответить?
Я давно хотел написать о бабке Пенке, бай Георгии и их сыновьях, все собирался поговорить об этом. Она словно бы прочитала мои мысли, сняла с себя расшитый передник и степенно села рядом со мной.
Я раздумывал, с чего начать разговор: ведь нам предстояло говорить о событиях, воспоминания о которых, как кровоточащие раны, все еще вызывали боль.
Но бабка Пенка заговорила ровным голосом, и в нем уже не слышалось боли. Тем же ровным голосом она рассказывала даже о самом трагическом. В чем дело? Потом я это понял. В этот дом бесконечной вереницей приходят люди — молодежь, пионеры, отдыхающие из домов отдыха. И бабка Пенка всем рассказывает о том, что было.
Какими силами должна обладать мать, чтобы пережить то, что пережила бабка Пенка, да к тому же в течение более четверти века рассказывать об этом людям!
Она почувствовала, что со мной происходит, и вздохнула:
— Трудно жить в доме, который вовсе и не дом, а музей…
А потом разговор наладился сам собой — ведь я был для нее своим человеком.
«В доме моего отца в Обидиме одно время скрывался Гоце Делчев[29], — рассказывала бабка Пенка. — Когда он посылал меня за водой, то все повторял: «Расти, доченька, расти, а когда вырастешь, пусть родятся у тебя одни богатыри…»