— Иди спать, сынок… — сказала она уже более ласково. — Ты еще мал. Не выдержишь…
— Если в следующий раз не возьмете меня, я все равно пойду за вами! Или убегу в лес и сам разыщу его!
В моем голосе прозвучала неожиданная твердость. Я заметил, что маму это испугало. Она сняла с головы мокрую косынку и бросила на стул. У ног ее натекла лужа дождевой воды. Мне стало жаль мать. Я прижался к ней, а она, вздохнув, сказала:
— С твоим отцом и с тобой мне не сладить… И он хочет тебя видеть…
Через несколько дней мы отправились на поле, что под Петровой грядой. Вместе с нами пошли тетя Недялка и ее сын Станчо, мой ровесник. Целый день мы копали картошку и набрали двадцать мешков. Большую часть мешков оттащили в лес и припрятали между молодыми елями и соснами — для партизан. На поле осталось всего пять-шесть мешков. После обеда пришла телега и увезла их в село, а мы спустились к Яневой мельнице и пошли по противоположному склону.
Это, должно быть, происходило в октябре, потому что лес уже сменил свой летний наряд. Среди елей Тырновицы светились пожелтевшие березы и покрасневшие дикие черешни. Орешник в низинах уже сбросил листву. Над деревьями струился прозрачный и чистый, круживший голову воздух. В лесу тетя Недялка остановила нас, оглянулась и сказала:
— Идите по дороге на Соватю и напевайте: «Скажи мне, сестра, где же Караджа, где моя верная дружина?..»[19] Не надо торопиться, а то за вами не поспеешь…
Мы вышли на поляну с большой одинокой елью. Ее корни выбились из земли на поверхность. Мы подошли к ней и стали собирать продолговатые шишки. Станчо продолжал петь и призывать Караджу.
Вдруг кто-то зашумел в лесу. Станчо замолк. Мама и тетя Недялка тоже замерли на месте. На тропинке за нами стоял незнакомый мужчина лет тридцати. Бросались в глаза курчавые волосы, мягкие черты лица, темные глаза. Таких глаз я больше никогда не встречал. На человеке были брюки гольф и ботинки на толстой подошве, как у туристов.
— Это же Петр! Петр Велев!.. — узнали его мама и тетя и сразу успокоились.
Это был первый партизан, которого я видел, но никакого оружия при нем я не заметил. Он отвел нас в отряд.
Когда я встретил отца, сердце у меня застучало. Да и он разволновался. Крепко-крепко обнял меня на радостях.
Потом партизаны поднялись на вершину, а дядя Илия, тетя, Станчо, мы с мамой и отцом остались у родника. Мама вынула из мешка хлеб и сало, расстелила на траве большой платок и предложила всем поесть. Но никто не притронулся к еде. До еды ли было! Мы не могли наговориться и насмотреться друг на друга…