Сейчас я сам уже отец, понимаю, что это такое — отцовская любовь, и негодую, когда вижу, что есть сыновья, которые не способны ценить ее…
Через несколько часов нам предстояло расстаться. Все собрались под одинокой елью на полянке и сфотографировались. Меня и Станчо отвели в сторонку. Очевидно, не хотели подвергать нас риску. Эти снимки теперь в музее.
Однажды весенним вечером отец, дядя и еще двое партизан пришли к нам домой. Уже стемнело, но фонари на улицах еще не горели — это было незадолго до комендантского часа. Кто-то постучал в окошко кухни. Мама вышла посмотреть, кто стучит, и я побежал за ней. Во дворе, прислонившись к стене, стоял человек.
— Ш-ш-ш! Это я… Гого Ванчев! — заговорил человек. — Погасите лампы!
Мы впустили Ванчева в дом. В руке он держал наган.
— Нет ли в доме чужих людей? У вас все спокойно? Тогда пусть Виктор пойдет в сад к памятнику. Там его ждут… И пусть приведет сюда людей…
Мама хотела отправиться сама, но Ванчев настоял на том, чтобы непременно пошел я: ребенок меньше привлечет к себе внимание.
Группа дожидалась меня в тени деревьев. Отец узнал меня издали и окликнул. Я бросился к нему, ощутил знакомый запах табака, потерся о его колючую бороду; несмотря на темноту, заметил, что он похудел и постарел. Рука нащупала на пиджаке веточку цветущей яблони… Вот это неожиданность! Впрочем, нет. Он умел ценить прекрасное. Дома мы храним тетрадь с его стихами. Помнится, что в стенгазете отряда помещали некоторые из них.
— Довольно, брат! Пойдем, пока не расставлены засады, — сказал дядя Илия и слегка хлопнул меня по спине.
Партизаны оставили свои рюкзаки у окраины села, оружие спрятали под одеждой и проскользнули к нам и дом. Рюкзаки потом принесли мама и тетя Недялка.
На следующий день отец послал меня в магазин Янева купить кое-что из еды. Это было в субботу, под вечер. Я шел вниз по нашей крутой улице, а душа моя пела. Пела потому, что отец находился дома, а может быть, потому, что я исполнял поручение партизан. По всему Батаку разносился запах цветущих плодовых деревьев. Ветер обдавал меня какой-то неспокойной теплотой, будоражившей кровь. С нижней улицы долетали звуки гайды[20] и крики гостей, гулявших на свадьбе.
Я купил что нужно и пошел за газетами. На площади перед столярным училищем отплясывали буйное хоро[21]. Замыкали хоро несколько ребят моего возраста. Вокруг толпился народ: в те годы страданий и мук было много, а радости мало, и люди соскучились по веселью. Вдруг кто-то взял меня за плечо. Я обернулся и едва не ахнул: за спиной у меня стояли поп Делев и полицейский.