Тем временем жизнь в съемной квартире постепенно налаживалась. Девочки приходили в себя, успокаивались и по крупицам рассказывали мне об испытаниях, через которые им пришлось пройти. Все трое были из одной среды. Отец Илинки, например, сидел в тюрьме за убийство ее матери. Бабушка, приютившая Илинку, считала ее виновной в этой драме. Щуплая Екатерина постоянно подвергалась побоям. Отец бил ее подковой, которую вкладывал в перчатку. Когда я связалась с этим мужчиной, чтобы рассказать ему новости о дочери, мне захотелось проверить правдивость этих чудовищных обвинений:
— Это правда, что вы били ее подковой?
— Да, но знаете, она была такой несносной.
— Но почему подковой?
— Я не хотел повредить себе руку.
Кто мог защитить маленькую девочку? Соседи? Даже не мечтайте. В этой среде не принято вмешиваться в дела других. Достаточно было единственной фатальной встречи, чтобы Екатерина перешла от одного палача к другому. Принуждаемая к подчинению сначала со стороны отца, а затем — своего сутенера, она, чтобы как-то выжить, выработала в себе поразительную способность к адаптации, став настоящим хамелеоном. У нее был дар говорить именно то, что вы хотели бы услышать, и подстраивать свое поведение под желание окружающих. И было сложно понять, о чем она думает на самом деле.
Эти девочки, лишенные детства, слишком рано столкнулись со взрослыми проблемами… Марьяна, робкая Марьяна, должна была вот-вот родить. Когда я взяла ее под свое крыло, она была на втором месяце беременности, судя по всему, от одного из дальнобойщиков. Когда на свет появился ее сынишка, я научила ее элементарным правилам ухода за малышом, поскольку объяснить ей эти простые истины было некому. Эти девочки-подростки, которых уже успела потрепать жизнь и в чем-то уже такие взрослые, по сути были еще совсем детьми. Их нужно было всему учить: они не умели ни готовить, ни вести хозяйство, они не соблюдали режим и не подчинялись дисциплине. Я не была их матерью, но старалась обращаться с ними, как с собственными детьми, со всей любовью, которой им так недоставало, но также и с необходимой твердостью, чтобы научить их жить в обществе. Им еще ни разу не предоставляли такого шанса; это были всего лишь отчаявшиеся девочки, которые нуждались во внимании больше, чем кто-либо другой. Мы много разговаривали; я пыталась убедить их в необходимости следовать некоторым правилам, а также старалась донести до них, что это обучение поможет им повзрослеть, стать независимыми, то есть принесет долговременную пользу.
Четвертая девочка, Адела, которой было четырнадцать лет, присоединилась к нам уже после переезда в квартиру. Пятая, Жоржета, которой едва исполнилось тринадцать, прибыла чуть позже.