– Ха ха, – согласился я. Мне папа мой тоже никогда не нравился, но я бы ни за что не стал говорить о нем «остатки» на следующий день после кончины.
– Полиция на ранчо прослышала о «роллзе» и э-э… другом авто в одной куче, а потом им сообщили, что вас задержали. К тому времени там уже околачивались два парня из ФБР или какой другой федеральной конторы; вскоре после они уехали – сказали, что сюда. Я двинул за ними, как только со всем разобрался – на тот случай, если они натворят глупостей. То есть, я же знал, что человек с вашими взглядами на Джорджоне совсем гадким быть не может, ха ха. Ну да, еще бы – я знаю вашу работу, каждый месяц читаю «Бёрлингтонский журнал», это программное чтение. В смысле, например, действительно нельзя до конца понять достижений Мондриана[195], если не знать, как путь ему вымостил Мантенья[196].
Я тихо давился.
– И кстати, – продолжал он. – Я полагаю, вы везли моему отцу некое полотно. Не скажете, где оно сейчас? Наверное, теперь оно тоже мое?
Я ответил, что, наверное, да. Само собой, испанское правительство придерживалось, видимо, иной точки зрения, но они убеждены, что и Гибралтаром владеют, не так ли?
– Оно в «роллзе», вшито в обивку. Боюсь, вы столкнетесь с некоторыми трудностями, его извлекая, но, по крайней мере, оно сейчас в безопасности, нет? Да, кстати, есть еще кое-какие кассовые формальности, до выполнения которых ваш отец не дожил.
– О?
– Да. Вообще-то как бы пятьдесят тысяч фунтов.
– Не слишком ли дешево, мистер Маккабрей?
– Э-э, видите ли, старине, который его умыкнул, уже заплачено. Пятьдесят кусков – это, собственно, только мой «пурбуар»[197].
– Понял. Что ж, где и как вы их желаете? Швейцарский банк, номерной счет, я думаю?
– Батюшки, нет, конечно. Я содрогаюсь, представляя, как они там лежат во всем этом шоколаде, сыре «грюэр» и Альпах. Как по-вашему, вы не могли бы перевести их мне в Японию?
– Само собой. У нас есть фирма разработчиков в Нагасаки; мы вас привлечем как э-э… консультанта по эстетике с контрактом на пять лет, скажем, и окладом 11 000 фунтов в год. ОК?
– Шесть по десять меня устроит так же славно.
– Договорились.
– Большое спасибо.
Он бросил на меня такой честный взгляд, что я чуть не поверил, будто он это всерьез. Нет, конечно. То есть, он не жалел мне пятидесяти тысяч – он был богат недостаточно долго, чтобы жадничать с деньгами. Нет, я имею в виду другое: совершенно ясно, что в его спецификации я уже не вписывался множеством разнообразных способов, и соизволение мне жить дальше в его программу входить никак не могло. Здравые взгляды на Джорджоне не подразумевали привилегии оставаться в живых: я же могу протянуть еще много лет – на горе себе и в обузу другим.