Потом на землю опрокинулась ночь, безлунная, настороженная… Щупали друг друга свои и чужие пулеметы, взлетали ракеты. Наконец все затихло, точно прислушалось, как горит за Мечеткой Сталинград. Ржавый отсвет доставал сюда, до переднего края…
Но нет, Костя Добрынин еще не знал, что лежит на передовой.
Его окликнули:
— Эй, у шалаша!.. Ты кто?
Подполз Степан Агарков, из литейки, толкнул в плечо:
— А ты, я погляжу, ничего. Молодец. Дома-то кто у тебя?
Потом раздавали патроны и гранаты, принесли хлеб и мясные консервы.
В темноте пробегали посыльные, связные:
— Чугунолитейный где? А сборочный?..
Близко к полуночи пришли танки, некрашеные, прямо с заводского двора. Расползлись по балочкам, затихли. Один остановился рядом, водитель спросил:
— Далеко фрицы?
Степан Агарков сказал:
— Далеко не далеко — утром свидитесь.
Другой усомнился:
— Может, брехня все-таки.
Верили и не верили.
Но это было вчера. А сейчас Степан Агарков лежал в неглубокой воронке, раненный в бедро, наспех перевязанный. Силился припомнить, куда девался сын Григорий… Рядом окопался молодой парень из механического, Добрынин по фамилии, а сына Григория не было. Повел отяжелевшей головой… Увидел опаленные августовским солнцем бугры, увидел трупы. Их было много, в чужой, непривычной униформе…
Немцы. Ведь это — немцы.
А справа виднелась Волга. Немцы — на Волге?
Сзади лежал Сталинград, ночью отсвет пожара доставал вот сюда, до окопов.
Немцы — у Сталинграда?
Тронули за рукав… А-а, Добрынин…
— Покурите, — сказал Костя и протянул папироску. — Сейчас опять пойдут.
И Костя пополз в сторону, к своему окопчику.
В горящем немецком танке стали рваться снаряды, и на минуту заглушили тяжелый ход самолетов и бомбовый обвал за спиной. В какой-то миг вспыхнуло ярко, ослепительно, до боли: «Сталинград!»
Степан Агарков был здешним, коренным. В восемнадцатом году он стоял по грудь в земле под Воропоново, в девятнадцатом рубился с красновскими казаками под Дубовкой и Лозным… Потом долбил землю под фундамент Тракторного.
Он знал родной город, как свою ладонь, любил до боли, до слез… Тракторный, «Баррикады», Скудры, Ельшанка, Тумак… Кинотеатр «Спартак», площадь Павших Борцов. Он знал на память все трамвайные остановки, любил Волгу, величавую и спокойную, бурную и гневную; медлительные плоты, розоватые на закате паруса яхт, мазутные разводья у берега и огненные сполохи над литейными цехами… Степан закручивал гайки на первом тракторе в тридцатом, голодал в тридцать третьем, удил рыбу на Скудрах и на Ахтубе…
Все это было его, родное.
А теперь — немцы! Вот они валяются. Сейчас пойдут другие… Но Степан Агарков не уйдет. И Григорий, и племянник Михаил…