Никто.
Не уйдут и не отдадут!
Услышал резкую команду:
— Приготовиться!
Степан потянулся вперед: немецкий танк наваливал, гудел, нависал над рытвинами, грузно оседал, как будто норовил зарыться передом, но тут же задирал пушку, лез наизволок…
Ну!.. Привстал, размахнулся. Навстречу резанули немецкие автоматы.
Костя видел, как Степан Агарков упал. Сейчас танк раздавит, переедет… А позади никого больше нет. Позади город. Видны окна домов, антенны на крышах… Танки пойдут по улицам… Вот этот.
Над окопчиком, над глиняным бугорком тянуло свинцом. Поудобней перехватил бутылку, поднялся в рост. Мысли пропали. Все пропало. Только лязганье железа, масляные потеки на пятнистой броне да бутылка…
А-а-а!.. Синий огонь. В сторону, вверх — огонь. Осадисто рвануло. И еще раз. Впереди, позади… Повсюду. На всем белом свете только грохот и огонь.
Упал. Жив? Удивился, не поверил самому себе: жив.
Может, и Клава…
Но Клавы не было. Вчера уже не было. Упала, не успела понять… Она лежала и сейчас, неподалеку, аккуратно подобрав ноги, подложив под щеку обе ладони. Платье было непомятое, чистое, русая коса прикрывала плечо… Словно прилегла девчонка отдохнуть. Только лицо сделалось белое, бескровное. Небольшое пятнышко на груди… Не было больно, не охнула. Только вздохнула. Глубоко и трудно. В последний раз.
А Костя не знал.
Помнил только, что пятиться, отступать некуда. Нельзя. Можно только умереть.
В чем нельзя было отказать генералу Хубе, так это в оптимизме и храбрости. Но сейчас его нельзя узнать. И главное заключалось не в словах, а в голосе, в интонации… Он докладывал по телефону сердито, встревоженно, у командира корпуса все выше поднимались плечи.
— Мои танки не могут преодолеть оборону русских!.. Я вам радировал. Еще вчера…
Вера, которая не покидала окончательно генерала фон Виттерсгейма, сейчас отлетела, пропала, точно поддержать иль окончательно разрушить ее мог один лишь Хубе.
Сомнения, которые зародились в нем с начала восточного похода, все больше обрастали доводами, фактами, доказательствами; логическое продолжение всего, что происходило, вело к неизбежной катастрофе.
Да, конечно. Война подошла к той незримой черте, к той вершине, когда пути вперед уже не будет. Только падение. Только разгром.
Но что можно сделать?
— Я вынужден обороняться, — раздраженно говорил Хубе. — Я жду ваших указаний.
Надо решать. Немедленно, окончательно. Надо остаться честным… Спросил:
— Пленные есть? Какие части перед вами?
И поспешный голос Хубе:
— Пленных нет. Есть убитые. Но это не солдаты, обороняются рабочие… Они ложатся под танки.