Жердин не потерял надежды… Хотелось только, чтоб верили, надеялись все. Чтоб тоже видели синий карандаш…
Подполковник Суровцев смотрел на командующего усталыми, но твердыми глазами. Остренький подбородок торчал из домашнего шарфа вызывающе, словно напоминал, что главное достоинство его не физические способности… И вообще, физическое — не главное. А мыслит подполковник Суровцев так же ясно, как и генерал Жердин.
Добрынин сказал глухо:
— Семьдесят восьмая выполнит приказ.
Генерал Жердин тронул фуражку за козырек:
— Штаб армии перейдет Северский Донец вместе с вами.
И все стало на место.
Только чем это кончится?
Над передовой, над оглушенными, измученными и уж ничего не боящимися людьми, над мертвыми, которым не надо было прятаться, над ранеными, которые страдали от жажды, стонали, кого-то звали, над изрытой землей, надо всем, что называлось фронтом, взлетали и падали сотни ракет. Над рекой, неширокой, словно схваченной пожаром, гремело, и трассы огненных светляков стелились над водой, то ослепительно яркой, то мазутно-черной, могильно-глубокой… Трассирующие пули пропадали в воде, впивались в черный берег.
Северский Донец озарялся, схватывался шалым огнем, дыбился водяными столбами; вскидывался, оседал, падал и снова вскипал тугими надолбами, преграждая путь безумным людям.
Солдаты скатывались к воде, многие падали и уж больше не подымались; другие бежали назад, потом возвращались, ползли, словно кипящая от снарядов вода тянула к себе страшным приворотом.
Вспышки рваного огня мгновенно слизывали речную холодную чернь, и тогда можно было видеть доски, бревна, плоты… И множество людей, которые с берега казались неподвижными, беспомощными, обреченными…
Триста тринадцатый полк вплавь форсировал Северский Донец. Кто на чем. Кто как умел. Солдаты завязывали в плащ-палатки солому, плыли, как на пузырях…
Полковнику Добрынину виделось, что река кипит. Еще минута, и выплеснется из берегов. А доски, плоты, солдаты останутся на месте…
И подполковник Крутой видел все точно так же…
Людям, что плыли, угребались к берегу на сплоченных бревнах, на порожних канистрах и закупоренных бочках, тоже казалось, что стоят на месте. И будут стоять. До тех пор, пока убьют. Вон что делается… Никакого плацдарма, наверно, нет на том берегу, никакой роты… Сказали, на плацдарме рота и старший лейтенант Веригин. Про Веригина — точно — раньше слышали. Есть такой старший лейтенант. Может, и форсировали, зацепились за берег, да не осталось никого… И уж нет никакого плацдарма… Немцы бьют наверняка, прицельно, и никого не допустят…