Грешник ли, юродивый, святой,
То ль наследник царского престола,
Что исчез, отрекшись от венца…
Пересудам было так просторно,
Что догадкам не было конца,
Но однако, кроясь от напасти,
До властей молву не донесли, —
Не хватились каторжника власти,
А от смерти люди упасли.
Посылали сыновей старухи
(Где уж бабам кручу одолеть!)
Отнести то горькую краюху,
То обноски в каменную клеть.
Самого ж не видели воочью —
Пусть таится, коли дал зарок.
И отшельник только темной ночью
Черный перешагивал порог.
Нет весны дружней, чем на Урале!
Ждешь-пождешь, а грянет — такова,
Что вечор бураны шуровали,
Поутру полезла мурава,
А денек, промытый ручейками,
Золото купавам раздает,
И птичье чуфыркает, чеканит,
Грает, свищет, цвенькает, поет.
Дух весенний колобродит всюду,
Опахнул пещеру заодно
И скитальца ожиданьем чуда
Растревожил.
И пришло оно,
Это чудо — в платье домотканом,
Ситцевым покрытое платком,
Ящеркой вскарабкалось по скалам,
Мельтеша холщовым узелком,
И сказало:
— Дедо! Выдь на волю,
Мамка шлет калачик да квасок!
Ты меня не чуешь, дедо, что ли?
Опростай скорее туесок!
И несмело, а потом ловчее
Пробиралась девочка во мглу,
Набрела на спящего в пещере
И присела рядом на полу.
И ладошкой теплой, без опаски
Тронула всклокоченную прядь.
Эта неиспытанная ласка
Будто жизнь поворотила вспять!
Капли вдруг затенькали спросонку,
Каркнул ворон, ухнула сова…
Он услышал мир, живой и звонкий,
Звоном наливалась голова!
— Дедо! — снова девочка сказала. —
Слышишь, дедо? Мне домой пора…
Тишина с висков его сползала,
Будто отдиралась кожура.