— У меня что-то с физиономией? — спрашивает Ма’ну, видимо озадаченный моим пристальным взглядом.
— Ничего, просто думаю, почему до сих пор не нарисовала портрет такого красавчика. Если раздеть тебя и прикрыть бутафорским фиговым листком, картина сорвет большой куш.
— Прикрыть фиговым листком? — Он пару секунд напряженно соображает, что именно я предлагаю прикрыть, а потом удивленно вскидывает брови и тянется ко мне, чтобы обхватить подбородок большим и указательным пальцами. Ничего нежного в этом нет, потому что именно так берут свое собственники: одним махом сразу все, заявляют права и не приемлют возражений. — То есть тебя не смущает, что на меня голого будет мастурбировать озабоченная нимфоманка?
— Ну почему сразу «она»? — дразню я интонацией. — Может быть, это будет престарелый джентльмен.
— Аврора, не зли меня, — скрепит зубами мой псих и запросто опрокидывает на спину. Забрасывает обе моих руки себе на плечи, одновременно забирая пышные юбки платья выше и выше. Рычит и беззвучно матерится, потому что быстро вытащить меня из этого атласно-шелкового плена можно только при помощи ножниц. — Свадебные платья придумали феминистки! — заключает с разочарованным стоном.
А потом садиться на колени, берется за оборванные края и смотрит на меня с молчаливым требованием дать утвердительный ответ. Боги, как же мне нравится видеть его таким: безумным, покоренным и строптивым одновременно, горячим, с румянцем страсти на щеках и взлохмаченным. Не знаю, что он придумал про свои шрамы, но с ними он еще красивее, ведь именно эта капля жесткости превращает его лицо в произведение искусства. Может быть, лунное затмение лишило его дара всех лунников, но природа одарила невозможно-притягательной красотой. Никогда не испытывала такой жгучей тяги сделать для моего психа маску и заставить ходить в ней, снимая только дома, чтобы я одна могла им любоваться.
— Аврора? — притягивает мое внимание Ма’ну. Вот же, я снова бессовестно на него засмотрелась.
— Да, да, — шепчу, чуть разводя колени в сторону.
Треск рвущейся ткани радует слух. Ма’ну требуется лишь одно движение, чтобы юбки превратились в две половинки, которые он с удовольствие отбрасывает в стороны. Обхватывает мои лодыжки и скользит руками вверх.
— Черные чулки — это жутко сексуально, — говорит с бесами в глазах.
Хочется бесстыже обхватить его ногами, прижаться и попросить больше со мной не церемонится. Плевать, что у нас вроде как первая брачная ночь, я соскучилась по нему и могу принять гораздо больше, чем он может дать.
— У тебя взгляд такой, что хоть смирительную рубашку одевай, — посмеивается Ма’ну, и его большие пальцы замирают около кромки моих трусиков. — Просто кошка невыгуляная.