Я могла чаще улыбаться, а не хихикать в кулак, и чаще заставлять улыбаться его… Так почему же Я этого не делала? Почему же Я это упустила? Потому что Я ТУПИЦА! Даже не зная о своем диагнозе, он успел выразить и сказать мне больше, чем я за всё время общения с ним… Мы никогда больше не встретимся. У меня больше нет шанса сказать ему, что он для меня больше, чем просто подопечный. Что он мой… Друг. Этот ребенок был моим другом. Лучшим. Единственным лучшим другом за всю мою никчемную жизнь. А он об этом даже не узнал. Всё потому, что я тупица…
Я уткнулась лицом в подушку и рыдала во весь голос, не боясь того, что дедушка услышит мой вопль под раскаты грома, тем более своим притупившимся слухом. Я была уверена в том, что он также убивается сейчас по бабушке. Он каждый вечер плакал, и вся семья об этом знала, но предпочитала молчать, чтобы не сыпать соль на общую рану. Вот только никто даже не подумал о том, что у деда почти не осталось времени на то, чтобы его рана затянулась прежде, чем он прекратит своё существование. Отчасти я ему даже завидовала. Если бы я была в преклонном возрасте и знала, что в ближайшие годы мои терзания и муки закончатся, после чего я встречусь с дорогим мне человеком, без которого на этом свете у меня скрипят зубы, мне бы дышалось немногим легче. «Мартин — Мартин — Мартин… Как ты там? Надеюсь, тебе лучше, чем мне здесь. Пожалуйста, прости меня за мою тупиковость и дождись меня. Рано или поздно мы встретимся и тогда… Что тогда? Я обниму тебя, а ты скажешь мне: „Ну и тупица! Только круглая идиотка может реветь в подушку, на которой потом ей же придется спать! Я всегда знал, что ты недалекая и логика у тебя настолько крошечная, что даже Балто превосходит тебя в понимании сущности жизни. Мы все живем, чтобы умереть, так зачем же плакать о том, кто дошел до пункта назначения? Нет, я категорически отказываюсь понимать, почему мой брат принял на работу пустоголовую. Ты ведь воспринимаешь жизнь, как дверь без ручки — выход есть, а пользоваться им совершенно не умеешь. Вместо того чтобы пнуть дверь ногой, ты царапаешь её ногтями. Тупица. И прекрати меня обнимать, вдруг это заразно“».
Я ревела так остервенело и так долго, что почти не замечала, когда именно проваливалась в минутный сон и снова просыпалась с ревом во весь голос. Так продолжалось до часа ночи, пока молнии не стали слишком сильно слепить мои заплаканные глаза, отчего я зажмурила болящие веки с такой силой, что смогла открыть их только утром.
* * *
Всю последующую неделю я сидела напротив телевизора и смотрела скачки в компании деда, за исключением тех часов, которые он проводил на кладбище. Дважды за неделю я сходила к бабушке вместе с ним, но на деда было так больно смотреть, что больше я не решалась его сопровождать.