Было совершенно очевидно, что второе по объему значительно превышает первое.
«И все же это почти ничего, – продолжил он. И то же можно сказать обо всех нас. Возьмите Франца-Йозефа. Он написал бесчисленное множество произведений. Их количество уже исчисляется четырехзначной цифрой, Роджер, и если бы мы не обладали феноменальной памятью, мы запутались бы, сколько в действительности мы сочинили».
«А где легче сочинять музыку?» – спросил Роджер.
«О, конечно же, здесь, без всякого сомнения. Учти, что мы свободны от всего, что так часто нам мешало. Франц-Йозеф упомянул недоедание. Можешь назвать это настоящим голодом. Иными словами, забота об удовлетворении физических потребностей. Здесь мы от нее избавлены. Равнодушие публики – слава Богу, здесь этого нет. Трудность донести свои работы до слушателя и получить признание – здесь это не проблема. У нас есть чудесное жилье – например, этот домик. Франц тоже живет в очаровательном доме, где он счастливо проводит день за днем, а день здесь очень длинный, как ты, Роджер, я надеюсь, уже заметил. Что здесь еще хорошего?»
«Нет музыкальных критиков, – ухмыльнулся Франц-Йозеф, – хотя мне, к счастью, не довелось страдать от этих странных людишек. Не подумайте, что моя музыка была настолько идеальна, просто я жил в то время, когда музыкальная критика еще не являлась темой разговора для каждого невежды, считающего, что он что- то понимает в музыке. Сейчас, как я понимаю, это вошло в обычай на Земле. Ваша страна была очень благосклонна ко мне, друзья мои», – добавил он, обращаясь к нам.
«И ко мне тоже, – сказал Петр. – Хотя все они считают нас мертвыми. Только подумай, Франц, какую бы сенсацию мы произвели, если бы со всеми остальными взошли на какую-нибудь концертную площадку на Земле, один за другим или держась за руки. Какой бы это вызвало переполох! Подумай, сколько денег мы бы заработали, и сколько бы заработали на нас».
«Последнее более вероятно», – заметил Франц.
«А потом взялись бы за дело критики. Они разрезали бы наши симфонии и другие вещи на мелкие кусочки и поместили бы их под свой музыкальный микроскоп, указывая нам, где мы что-то сделали не так, как мы должны были это сделать, и о чем мы думали, когда писали свою музыку. И никто бы не понял ни слова из того, что они сказали, и менее всего они сами. Но они были бы очень довольны собой, воображая себя людьми высшего порядка. Нет, я не думаю, что это было бы забавно. Здесь нам намного спокойнее. Мы среди друзей, мы избавлены от всех проблем и забот, и особенно, от самого большого ужаса – страха исписаться. У нас всегда найдутся слушатели, и нам не нужно идти со шляпой в руке к какому- нибудь типу, который будет нас эксплуатировать. Так приятно быть среди своих коллег, добродушно подшучивать друг над другом, зная, что за этим не кроется никаких злых намерений. Жаль, что на Земле больше не осталось композиторов, которых можно было бы назвать таковыми».