Жила в Ташкенте девочка (Давидова) - страница 73

Это было уже слишком. Яблонька — это мама, а яблочко — это как будто я. Я сразу, конечно, поняла. Но как она может говорить, что я невоспитанная, и упоминать при этом еще маму! Я просто вспыхнула вся и забыла, почему и для чего я так стараюсь. Глядя прямо в лицо Эмилии Оттовне, я не сказала, а выкрикнула:

— Ваш Виктор предатель! Он изменник! Он подлый! Так ему и надо…

Эмилия Оттовна отшатнулась от окна, затем вернулась и захлопнула его. Володькина мать укоризненно покачала головой и, не глядя на меня, пошла к своей двери. Я подняла глаза и вдруг увидела Виктора. Он стоял возле калитки и молча слушал, что я тут такое говорила.

Убежать за Володькиной матерью? Тогда Виктор подумает, что я еще трусливее, чем он, раз говорю правду только потихоньку. Я упрямо стояла у куста шиповника и срывала лист за листом. Из одной неприятности я попадаю в другую. Ну что же… Таня про него говорила, что он червяк? Говорила. Он был с Осиповым — был. И теперь трусит. А я вот нисколько не боюсь. Пускай подойдет. Правду надо говорить? Надо. Мое смущение не то что прошло, но Виктор, идущий от калитки в мою сторону, уже не вселял в меня такую растерянность. И я даже голову перестала опускать. И так увлеклась своей решимостью не быть трусихой, что как стояла на самой дорожке, так и забыла посторониться.

— Здравствуй, богиня правосудия, — сказал вдруг, остановившись возле меня, Виктор.

Я заметила, что сегодня он шел прямо, не так тяжело передвигал ноги. И голос его, хоть и тихий, все же был спокойный и ровный. Как будто он совсем перестал бояться. Впрочем, может быть, он всегда так говорил. Я ведь до сих пор не слышала его голоса.

— Кто же это сказал про меня такие страшные вещи? — как будто даже улыбаясь, спросил он.

— Это я.

— А тебе кто сказал?

— Я сама знаю, — совсем тихо прошептала я.

— Ты! Сама! — вдруг засмеялся Виктор. — А тебе не приходило в голову, что ты не что иное, как продукт моего сознания?

— Нет, не приходило, — машинально призналась я.

— Ну вот, так и знай: стоит мне забыть про тебя — и тебя не станет.

Он говорил явные глупости и, наверное, был пьян. Я уже хотела уйти, но Виктор попросил:

— Присядь вон там на скамейку. Я сейчас тебе все объясню.

Что он мне объяснит? Опять какую-нибудь глупость скажет? Но привычка, которую бабушка и немножко мама привили мне — всегда и во всем слушаться взрослых, — а отчасти любопытство заставили меня подойти к скамейке. Виктор сел, расстегнул ворот рубашки, вытянул ноги, обутые в старые кожаные калоши, и поставил возле себя палку. «Почему он не прячется от всех? Почему он не стыдится? Может, он не виноват?» — мелькнула у меня мысль. Я оглянулась по сторонам и увидела, что в кустах шиповника засели наблюдатели — Валька и Лунатик — и смотрят на нас с Виктором вытаращенными глазами.