Скончайся Моэм тихо в 1958 году, ему в значительной степени удалось бы убедить мир в том, что после долгой и блистательной карьеры писателя он обрел покой в самом себе и нашел примирение с окружающим его миром. Однако в разработанном до мелочей замысле судьбы не было учтено непредсказуемости человеческой жизни и слабостей, которым подвержен человек в глубокой старости. В то время как в течение еще семи лет организм Моэма продолжал прекрасно функционировать физически, его умственные способности, подчинявшиеся годами железной дисциплине, начали давать сбои, которые выставили напоказ глубоко скрываемый духовный разлад, разрушили тщательно возведенный бутафорский фасад.
В 1959 году Моэм поломал устоявшийся образ жизни двумя поразившими всех решениями: он начал писать мемуары и отправился в путешествие в Азию. В пространном интервью, опубликованном в «Нью-Йорк таймс» в январе того года, он известил читателей о прекращении литературной деятельности, но уже в мае по крайней мере в двух статьях объявил, что работает над книгой воспоминаний, которая выйдет только после его смерти и будет называться «Всякая всячина». К сентябрю он попросил Барбару Бек прислать ему материалы о карьере Сири как декоратора, а в ноябре в печати появилось сообщение о том, что он завершил работу над книгой и что три японских издательства обратились к нему с просьбой продать им права на ее издание.
Помимо невозможности заставить себя отказаться от выработанной в течение всей жизни привычки писать Моэм, очевидно, приступил к работе над автобиографией вскоре после того, как в начале 1959 года прочел ряд книг о себе.
В январе 1959 года он получил еще не поступившую в продажу книгу американского писателя Карла Пфайффера, которая называлась «Сомерсет Моэм». Это была первая откровенная биография о нем. После ее прочтения Моэма охватил ужас. В свое время он не обратил внимания на просьбу Пфайффера помочь ему в работе над биографией. Может быть, именно поэтому созданный Пфайффером образ Моэма одновременно отличался поразительной точностью и содержал грубые искажения. Биограф использовал свои давние встречи с Моэмом в 30-х годах, особенно, когда тот жил в Америке во время второй мировой войны, и по-своему интерпретировал содержание полученных им в те годы писем от Моэма.
В течение последних десятилетий Моэм отговаривал биографов от написания истории его жизни, сжег не один десяток писем от них и просил других сделать то же самое с его письмами. Однако Пфайффер не последовал совету Моэма и, как следствие, писатель, к своему ужасу, увидел себя и близких, представленных во всей наготе. В апреле Моэм в несвойственном ему откровенном интервью Роберту Питману назвал биографию Пфайффера «весьма посредственной работой, которая к тому же содержит много неточностей».