– Она вела жизнь, достойную христианки, – выступил в защиту Ишрак брат Пьетро, словно никогда в прошлом не порицал он ее за многие ее поступки. – Шаровары же и тунику она надевала из скромности, только когда садилась на лошадь. Но воспитывалась она в христианском доме, да и отец ее, как она говорила, тоже был христианином, хотя она не упоминала его имени. Она заслуживает совершения подобающего христианского обряда.
– А я думаю, она искала истину, – вмешался Лука. – Она много читала. Философствовала. Я не уверен, что она вообще верила в Бога.
– Тогда мы просто обязаны помолиться о ее душе, – решительно ответил священник. – Нет никаких сомнений, что она отправится прямиком в ад. Из ваших слов я понял, что она рождена во грехе и глубоко во грехе погрязла.
– Она постоянно задавала вопросы, – мимолетно улыбнулся брат Пьетро.
– Недопустимо, – возмутился священнослужитель. – Особенно для женщины. Это грех.
Лука давился от смеха, представляя, что бы ответила на это озорная и неукротимая Ишрак.
– Да, – только и сказал он. Разве объяснишь им, что Ишрак не грешила, лишь упорно прокладывала свой собственный путь в мире, который был не очень-то расположен к молоденьким девушкам. Они преклонили колени у изголовья кровати и погрузились в молитву; комнату объяла кромешная тьма, и ночь пала на присмиревший город.
– А теперь я вас оставлю. – Священник перекрестился. – Да помилует Господь ее душу. Похороним ее завтра. Придется закопать ее за церковной оградой, на неосвященной земле. Но мы прочтем над ее могилой молитвы.
Боясь не сдержаться и наговорить лишнего, Лука коротко кивнул.
– Пойду помолюсь в церковь, – тихо произнес брат Пьетро. – Ты голоден? Пойдешь со мной?
– Я подожду здесь. Должна быть какая-то причина, какое-то объяснение. Посижу рядом с ней. Может, я разгадаю, что тут произошло. Если бы мы только знали… Если бы так много не было скрыто от нас. Мы кучка идиотов, блуждающих во мраке. И теперь мы потеряли Ишрак. Эту ночь я проведу с нею. Не хочу я, чтобы она… чтобы…
Он осекся.
Брат Пьетро понял, что у Луки язык не поворачивался выговорить «умерла в одиночестве».
– Останься с ней до конца, – согласился он. – Я буду молиться за нее и за спасение ее души.
И он бесшумно покинул комнату.
* * *
В освещенном юной луной пятнистом лесу Фрейзе ждал, пока все танцоры крепко уснут. Несколько раз он уже пытался прокрасться к ним, но безуспешно – кто-то вертелся и кричал во сне, кто-то вскакивал, дрожа от холода, пробиравшего сыростью до самых костей, и пускался в пляс, чтобы немного согреться. И Фрейзе, застывшему на месте, как истукану, оставалось лишь одно – ждать.