— Не печалься, Миа. Пути Господни неисповедимы. Чему суждено случиться, обязательно произойдёт. Ты же это знаешь…
Я отвернулась, чтобы скрыть набежавшие так некстати слёзы и посмотрела на дорогу. В ту же минуту из леса вышла высокая фигура, облачённая в длинный чёрный плащ из-под которого выглядывала белая туника с надетым на голову капюшоном, скрывавшим лицо.
— А вот и наш гость, — произнёс отец, пристально вглядываясь в монаха.
— Я отдам все необходимые распоряжения, чтобы встретить его как следует, — ответила я, поспешно ретировавшись из башни.
Я была рада этой неожиданно представившейся возможности привести себя в порядок и смахнуть набежавшие так некстати слёзы. Суета на кухне и в зале немного привела меня в чувство, и позволила слезам высохнуть, но на сердце по-прежнему скребли кошки.
«Не к добру явился этот доминиканец», — крутилась одна и та же мысль в моей голове.
Из окна я видела, как монах зашёл в замок. Но едва ли я скрылась за дверями кладовой, как мой слуга Тито, маленький мальчик девяти лет, сказал, что меня спрашивает отец.
В главном зале я нашла его в обществе того самого монаха, которого видела издали.
— Это отец Тэон, тот самый достойный учёный, о котором я тебе рассказывал, дочь моя, — улыбнулся отец.
Я подняла глаза на доминиканца и обомлела, приоткрыв рот. Учитывая всё то, что мне рассказал отец, я представляла себе сухопарого почтенного старца или изнурённого умерщвлением плоти мужчину лет сорока с нависшими бровями и близко посаженными глазами фанатика. Однако отец Тэон являл собой абсолютную противоположность моей фантазии: молодой, высокий, широкоплечий, правильные черты лица с огромными чуть раскосыми глазами чёрного цвета и с густыми каштановыми волосами, отливающими золотом. Он был красив какой-то божественной и одновременно суровой красотой. Наверное, с таких лиц писались иконы с изображением Святого Михаила. Но больше всего меня поразил тот факт, что доминиканец был абсолютно босым. Я, конечно, знала, что некоторые монахи отказывались носить обувь, но вид этих ног поверг меня в ужас — загрубевшие, слегка кровоточащие, покрытые толстым слом грязи больших дорог, которая, скорее всего, так сильно въелась в кожу, что отмыть её никогда уже не удастся.
— Я думал, что у Великого Магистра не может быть детей из-за принесённого обета безбрачия, — едко заметил молодой монах приятным тембром голоса, и его глаза резанули меня как кинжал.
— Совершенно верно. Миа — моя воспитанница. Она будущая хозяйка замка Джубан. Я вырастил её как родную дочь.
— Ах, вот оно что… — холодно произнёс доминиканец.