Но пока что не получалось, он опять просыпался в военном лагере.
Как и год, и два, и три, и девятнадцать лет назад. И ничего не менялось.
Хотя нет. Нет. Теперь всё было не так, раньше он просыпался в телеге или на земле, или в холодной палатке, прикрытый мокры или присыпанным снегом плащом. Просыпался на заре, завтракал куском хлеба, хорошо, если с сыром. И шёл кормить и чистить коня, заступать в караул, а то и браться за заступ или топор, что бы окопать, что то или рубить что то. А теперь солнце встало уже давно, а он валяется в тёплом, роскошном шатре, с печью, а слуга ушёл за завтраком с колбасой и пивом, а он лежит на тюке серебра. И грустит сильно, что какой-то хитрый поп-расстрига, увёл у него шкатулку с золотом.
Волков подумал, что он Бога он гневит своей жадностью. Он вышел из чумного города, сохранив почти всех своих людей. Вышел, выполнив волю больших сеньоров. Взяв, там то, что им нужно, хотя всё было против него. С богатством вышел! Со славой! И скажи он сейчас слово семьдесят человек встанут под его руку, коли нужда случится.
И чёрт с ним с этим золотом, и чёрт с ним с трофеем, который он не сможет выкупить у Пруффа и его людей полностью. Он и так теперь богат. А ещё у него в городе Ланне, есть кусок своей земли и мастерские. Чего он грустил? Попу то золото добром не выйдет. Чёрт с ним. Да, жадностью и скорбью по злату он гневил Господа. И больше гневить не собирался, чувствовал он себя ещё плохо и поэтому заорал, морщась от боли:
– Ёган, чёрт тебя дери, где ты там пропал?!
После завтрака и пива кавалер почувствовал себя лучше, поговорил с Брюнхвальдом, принял в дар от него свежеструганный крепкий стол и лавки, хорошая была мебель. Попросил, что бы солдаты сделали ему кровать, обещал платить, но ротмистр сказал, что и без корысти люди его для кавалера заделают кровать, так как помнят добро его, помнят, что в цитадель им добрую еду возил и вино. И уважают его сильно за то что побил Якоба фон Бранца, фон Ливенбаха, который до того многих их братьев и друзей побил.
Всё это было очень приятно слышать. А тут Ёган принёс перины, стал показывать их кавалеру:
– Не чета, тем, что в Рютте у нас были. Ну, хоть без клопов и то ладно.
Всё было вроде хорошо, но не давали ему покоя беглый поп и пропавшее золото. Не давали, и всё! Думал о попе Волков всё время: И когда с ротмистром беседовал и когда завтракал. И сейчас глядел на перины, слушал слугу в пол-уха, а думал об отце Семионе. А Ёган бубнил, что то, как всегда, пока кавалер его не перебил:
– Агнес мне позови.
– Агнес?