Не простую жаровню, от которой дым бы коптил купол шатра, и выедал глаза до слез, а печку, такие Волков видал у богатых офицеров в палатках, да у знатных сеньоров.
Кавалер лежал в тепле, и слушал, как бесится ветер, там за стенами шатра. Ёган пришёл и, улыбаясь, как старому друг сказал:
– Проснулись, господин, а нам печку дали. Теплая, хоть и махонькая, дров надо совсем малость, а греет как большая.
– Брюнхвальд дал?
– Зачем Брюнхвальд, Брюнхвальд нам кровать и стол с лавкой делает, а печку дал кавалер фон Пиллен. Я как к его людям сходил – перину попросить, так фон Пиллен велел нам дать перину и печку, бесплатно. Сам с ними приехал, и как увидел наш шатёр, так прям, разволновался весь, спрашивал меня всё. Откуда у нас такой шатёр с гербами, да где мы его взяли. А я говорю, так с боем взяли у арсенала, хозяина побили и взяли с трофеями. И штандарт с такими же гербами взяли. А он так ещё больше разволновался, всё спрашивал, а видели мы, что хозяин шатра мёртв? А я говорю: как же не видели, когда мы его труп дозволили его людям забрать с собой. Они его на тот берег отвезли. И он был совсем мёртвый. А он у меня спрашивает: А кто ж убил хозяина, не выли сами? А говорю, то мне не ведомо. А фон Пиллен сказал, что раньше, этот Ливенбах, ихнему курфюрсту служил, и земля у него тут была, а потом он к еретикам убёг, родственники у него там в еретиках. И курфюрста он здешнего порицал.
– Монах. Монах не объявлялся?– Спросил кавалер, морщась от плохого самочувствия.
– Нее, сбежал, паскуда,– беззаботно отвечал слуга,– я так думаю, мы его теперь уже и не увидим. А вы что морщитесь, хвораете? Я знал, что хворать будете, я знаю, как такую хворь утреннюю превозмочь, сам мучился не раз. Особливо после свадьбы брата, ох как меня трясло да полоскало, страх вспоминать. Скажу вам, надо поесть и пива выпить, завсегда помогает, я вам колбасы нажарил доброй, кровяной, а человек Брюнхвальда хлеб напёк белый, и пиво есть у нас. Уже с утра купчины тут вокруг лагеря ошиваются, прознали, что мы добрый трофей в городе взяли, уже солдатам всякую снедь да выпивку несут, и девки уже тоже в лагере фон Пиллена гогочут. Ждут, когда он их к нам пустит. А он не пускает, говорит им, что ждать нужно. А у Брюнхвальда…
– Господи, да заткнёшь ты его сегодня? – Взмолился Волков, негромко и поворачиваясь на бок.
– Чего?– Не понял Ёган.– Кого?
– Умываться неси и еду давай.
– А, ага, сейчас.
Он вышел, а кавалер остался лежать в шатре, в тепле. Лежал, слушал, как ветер треплет палатку, как невдалеке разговаривают солдаты, палят костры, готовят еду. Лошади ржут, недовольны, что им не дали до сих пор, есть или пить. Всё как всегда, всё как обычно. Сколько было таких у него дней как этот. Почти год прошел, как он ушёл со службы, а ничего не изменилось. Он мечтал жить в городе или тихой деревне, и навсегда забыть утреней шум солдатского лагеря.