Только эта девушка, безошибочно почувствовавшая ложность возникшей ситуации, из чисто женского духа противоречия и с несомненным чувством юмора противопоставила ему столь же логичный ход рассуждений, который закончила прямо противоположными выводами. Поначалу все это развлекало Михала. Но постепенно мягкое настроение, вызванное этим интеллектуальным развлечением, почему-то исчезло, но образ этой девушки — молодой стажерки в уездной больнице — остался.
— Надеюсь, нам еще представится как-нибудь возможность для такого же интересного обмена мнениями, — достаточно небрежно сказал он, прощаясь с нею, и это прозвучало бы ужасно, если б не улыбка, которая придала его словам совсем другой смысл. — Правда, товарищ Буковская?
— Вероятно, пан секретарь, — ответила она, как ему показалось, с добродушной иронией. Но этот «пан» кольнул его, хотя казалось, глаза ее противоречили тону, каким были произнесены эти слова.
Воображение подводило его сейчас, и он, как умел, воссоздавал нехитрую обстановку их следующей встречи: двор возле дома, вход в который освещен неяркой лампочкой, тропинка, пропадающая во тьме, две женщины, одна из которых возвращается в дом, а другая останавливает мужчину с небольшим чемоданчиком возле его серой машины «Вартбург» и просит зайти в соседний дом, где лежит с высокой температурой ее муж. Мужчина с чемоданчиком окидывает ее внимательным взглядом и, по-видимому легко оценив ее материальные возможности, называет сумму — сто пятьдесят злотых. Когда она говорит, что дома есть только восемьдесят злотых, он, пожав плечами, заявляет: «Сто пятьдесят злотых, иначе нечего голову морочить. Я не ради удовольствия таскаюсь по ночам в такую даль». И не входит в ее дом.
Горчин недолго искал союзника. Он не имел намерения прятаться за чьей-либо спиной, поскольку, как всегда, лично выдвинул обвинительный акт, но он хотел доказать, что не намерен наносить удар по всей врачебной среде вообще, хотел заставить врачей высказаться о человеке, с которым они в течение многих лет встречались, играли в бридж, пили водку и которому пожимали при встрече руку.
— Для меня Вишневский, — сказал он Катажине, — кончен и как человек, и как врач. Медицинские власти займутся им, это их обязанность, но моральную сторону вопроса я беру на себя. Этот человек должен понести ответственность за свою достойную наказания бездушность. Я еще не знаю, в чем это выразится, но одно для меня ясно: он должен убраться отсюда ко всем чертям.
— Хотите устроить показательный суд, публичное изгнание бесов? — не то спросила, не то заметила она.