— Ветка! Ветка! — кричал он.
И тут я увидел, что он со всех ног мчится за серной и целится в нее мячом. Я вынул из кармана свой перочинный ножик с деревянной ручкой и раскрыл его. Мне хотелось метнуть его в мальчишку. Но вместо этого я торопливо, украдкой сделал на оконной раме зарубку, прямо над своей головой. Я думал об Отце, о Сабине, об Эмильке.
То же окно и та же отметина на раме.
В ту же минуту я увидел возвращавшегося со двора Профессора. Он тоже заметил меня и стал делать знаки, вызывая к себе. Время от времени он прикладывал палец к губам, давая понять, что дело, мол, секретное. Может быть, я бы и не послушался Профессора, если бы вдруг рядом с ним не появилась серна, ласкаясь, она не отходила от него, ступая так изящно и грациозно, что мне ужасно захотелось немедленно подружиться с ней. Я сунул руку в карман, где, кроме ножика, был еще и кусок хлеба — завтрак, который я брал с собой в школу. Директор все продолжал писать. Шепнув отцу: «Профессор зовет», — я выскочил за дверь.
Старик поджидал меня возле раскрытой настежь двери своего кабинета, рядом с ним стояла Ветка. Я вошел в комнату, и, к великому моему удивлению, Профессор запер дверь на ключ.
— Стефек, — таинственным тоном заговорил Профессор, — ты этого письма поповской дочке не отдавай.
Я молчал в растерянности, а Профессор продолжал дальше:
— Письмецо раскрой и прочти, потом расскажешь, что там написано.
Слова его мне очень не понравились.
— Нет, этого я делать не буду! — сказал я. И подумал, что Профессор сейчас рассердится, но с изумлением увидел, что его усы и брови поползли вверх в доброжелательной улыбке.
— Так вот ты какой? — Он похлопал меня по плечу. — А ну, поглядите на него. Благородный юноша. Правда, Ветка? Благородство! Честь! Отвага!
Он словно бы съежился и стал еще меньше. Схватил меня за рукав и потащил к висевшей на стене географической карте. Встал на цыпочки, положил руку на голубое пятно. Я уже знал, что так на карте обозначаются моря. Потом присел на корточки и коснулся другого моря. Наконец провел наискосок по всей карте и глубоко вздохнул.
— Народ! — сказал он мне сурово. — Честь. Отвага. От моря — до моря. В школу ходишь?
— Хожу.
— Истории вас там учат?
— Учат.
— Эх! — сказал он с досадой. — Чему они вас там научат, учителя говенные.
Я был страшно обескуражен. Но Профессор не заметил этого. Позабыв все на свете, он, словно в бреду, потащил меня в угол к большому столу, где в беспорядке были свалены книги и еще какие-то таинственные и не понятные мне предметы. Вытащив из кармана ключ, он открыл ящик, достал толстую стопку бумаги, исписанной мелким и убористым почерком. Переворачивал листы, совал мне эти бумаги прямо в лицо.