- Н-да…- протянул Дима, когда я, вернувшись, рассказал ему эту историю.- Мы получили ценного сотрудника, заместителя Жака Паганеля. Я боюсь, как бы не пришлось держать его самого в пробирке и кормить, как ребенка. Во всяком случае, оставлять его одного просто опасно.
Мы долго сидели на вокзале. Было скучно и жарко. Непрерывно приходили и уходили поезда, а билеты все не продавали, и мы не могли уехать.
Приближался вечер, мы решили поесть. Я только было вцепился в бутерброд, как почувствовал совершенно невыносимую зубную боль. Я так и застыл, держа бутерброд с двумя котлетами в руке. Боль не прекращалась, она была невыносима, и я решил или сейчас же найти-зубного врача, или кинуться под поезд.
Кивнув на вещи, и промычав Димке распоряжение, о смысле которого он мог только догадаться, я вышел на площадь. На самой ее середине, заложив руки в карманы, с выражением презрения ко всему на свете стоял беспризорник, тот самый, который пытался украсть наш чемодан. Я молча отдал ему бутерброд, который все еще держал в руке, он также молча взял его.
Я подошел к милиционеру и спросил, где найти зубного врача. Милиционер мучительно долго думал, а я стоял, и мне хотелось его убить, наконец он указал на какую-то улицу, и я пошел. По удивительно старой вывеске, на которой были изображены челюсти, я нашел дантиста, довольно-таки древнего и довольно-таки грязного старика, одетого в халат, который был весь в пятнах. Его руки так тряслись, что зеркальце и стальной крючок с длинной металлической ручкой прямо прыгали у меня во рту.
Наконец он со всем своим железом убрался из моего рта и, поникнув, уселся на стул. Его кабинет был очень мал, в нем только и стояли мой стул с подголовником и его без подголовника да шкафчик с инструментами пытки.
- Надо рвать,- мрачно сказал он.
- Ну рвите,- еще мрачнее ответил я.
Я сначала не понял причины его мрачности, мрачным должен был быть я, а не он. Но оказалось, что вырвать у меня зуб ему вовсе не просто. Старик долго тянул, тянул, пот выступил на его лице, но зуб не вырывался. Я, вспотев еще больше, чем он, ломал подлокотники и прилагал все усилия, чтобы не кричать.
Доктор положил щипцы и уселся рядом со мной на стул. Он был в полном изнеможении, а у меня в глазах потемнело.
Потом он взял какой-то другой инструмент - и все началось опять. Через пять минут мы оба были чуть ли не в обмороке. Доктор, поникнув, сидел, отдыхая, и его бессильные старые узловатые руки безнадежно свешивались между колен. Мы смотрели друг на друга, как два затравленных кролика. Потом он ушел и вернулся с сыном, здоровым парнем, который, как выяснилось, работал агрономом. Он решительно взял инструмент - и зуб затрещал.