Оля стояла там, переминалась, держа локтем сумочку. Глядя в маленькое зеркальце, красила губы, и помада в свете тусклой лампы казалась черной.
— Оль?
— О, пришла, — бодрым голосом обрадовалась убитая горем подруга, — ну класс, а мне так влом стало дома торчать, думаю, ну чего мы сидим…
— Оля, ты балда. Я думала, у тебя тут горе.
В почти пустом автобусе Оля привалилась к плечу надутой Ленки, ухватила удобнее сумочку с торчащим из нее горлышком бутылки.
— Не дуйся. Квакнем, я тебе все расскажу. Викочка там что? Не звонила?
— Звонила. Обиделась, что мы сегодня идем. А она не может.
— И хорошо. У меня к тебе разговор, а не к Семки.
По черному парку Ленка бежала, подламывая каблуки и сдавленным голосом рыча в целеустремленную спину Рыбки:
— Да подожди уже! Черт, О-ля, заколебала ты скач-ка-ми свои-ми. Темно!
— Тут! — торжественно сказала та, замерев у толстого ствола, где приткнулась кособокая лавочка.
Ленка выдохнула с облегчением.
— Нет! — решила Оля и исчезла в черном кустарнике, треща и хрустя ветками.
— Ы-ы-ы, — ответила Ленка, пробираясь следом.
Наконец, самый темный и тайный угол был найден, и Оля, пошебуршась в кустах, выдернула оттуда дощатый ящик, установила на крошечной полянке и уселась, хлопая рядом ладонью и настороженно глядя на светлую диагональ парковой дорожки. Сбоку высоко висел фонарь, мигал лениво, освещая кусочек Олиного лица с впалой щекой, укрытой пушистыми прядками. Блестел на круглом боку зеленой бутылки.
— Чашку взяла? — Оля маникюрными ножницами пилила полиэтиленовую пробку.
Ленка вынула из кармана маленькую пластмассовую чашку, почти как из детской посудки, полосатую, с ручкой крендельком. Подставила, пытаясь разглядеть невидимое в желтом полумраке вино, которое Оля наливала, устроив горлышко на краю.
— Пей, — скомандовала та.
Ленка зажмурилась, глотая кисляк, от которого сводило скулы. Передавая чашку, улыбнулась, качнувшись на ящике, и расставила ноги, упираясь крепче. Оля налила себе, ляпнув вином на ногу, чертыхнулась и тоже выпила, сразу же наливая еще.
— Куда ты гонишь?
— Слышишь? Музон уже. Давай, полчаса у нас, а то чего ехали?
Оля уже совала подруге снова налитую чашечку.
— Так что там, с Петькой? Не давись. Ты с базара свалила, я жду-жду… молчишь, как партизанка.
Ленка откашлялась, недоумевая. Думала, Рыбка станет плакаться на свои несчастья, а та пристала, как банный лист. Голова уже легко кружилась и она подумала, ну а что, и расскажу, да фиг с ним.
— Ты ушла тогда. А мы с ним сели печатать.
— Угу.
— Чего угу. Правда, сели. И целых два часа еще ковырялись, в темноте.