— Ну что ж, хорошо. Садитесь, дорогой адвокат. Из каких Тарноци вы будете?
— Из пятифоринтовых,[34] — отвечал с улыбкой адвокат. Лицо магната исказилось от ужаса.
— Уж не хотите ли вы сказать…
— Нет, нет, — поспешил пояснить свои слова адвокат. — Я — дворянин. Раньше мы прозывались Трновскими.
— Ну, слава богу! — с облегчением вздохнул граф, будто у него камень с сердца свалился.
— Я носил прежде ту же фамилию, что и Аполка, но мой покойный отец переделал ее на венгерскую.
При этих словах Аполка воскликнула:
— Как, разве бедный дядюшка Гашпар умер? Боже мой, а я ничего не знала. Меня никто даже не известил…
Из глаз ее хлынули слезы. Но граф Иштван нетерпеливо махнул рукой:
— Ладно, не хнычь, ну, умер и умер. Что мне за дело до твоих родственников? Я не желаю, чтобы из-за них ты портила свои красивые глазки. Так вот, дорогой адвокат, знаете, зачем я вас позвал? Впрочем, я звал не вас. Я предпочел бы, чтобы господин Памуткаи привез кого-нибудь постарше, потому что старая лиса всегда знает больше молодого лисенка. Но раз уж вы приехали, сойдете и вы.
— К вашим услугам, господин граф!
— Приходилось ли вам когда-нибудь писать прошение на имя короля?
— Приходилось.
— Очень хорошо. Значит, вам известны все тонкости этого дела. Могу себе представить, сколько тут надо знать всяких закавык!
— Все зависит от характера дела, господин граф.
— А дело в том, — торжественно, громче обычного, произнес Понграц, указывая рукой на Аполку, — что я, Иштван Понграц, граф Сентмиклошский и Оварский, удочеряю эту девицу, даю ей свое древнее имя, и так далее, и тому подобное. Поняли, господин адвокат?
У всех присутствующих вырвался возглас удивления.
— О благородная душа! — воскликнул Пружинский, поднимая глаза к небу.
На лицо адвоката набежало облако. Но Аполка, вскочив со стула, подбежала к постели графа и, вне себя от радости, бросилась на колени и стала целовать ему руки:
— Чем я заслужила такую милость, чем?
Больной высвободил одну руку и, погладив девушку по голове, голосом, полным любви, произнес:
— Встаньте, графиня Аполлония! Только, пожалуйста, без сентиментов, никаких сентиментов…
Аполка разрыдалась от радости; она и мечтать не смела о таком счастливом исходе — она не только избавлялась от грозившей ей опасности, но вдобавок еще становилась графиней! Не помня себя от счастья, в неожиданном порыве она бросилась на шею адвокату:
— Вот видишь, Милослав, как добр господь бог!
— Что это за манеры, Аполка? — гневно прикрикнул на нее граф. — Я не хочу, чтобы ты хоть на минуту забывала, кем ты отныне будешь!