— Отец, — тихо спросил Алан Ярборро. — А если бы ты знал? О том, что маги тоже причастны?
— Во-первых, я бы добился, чтобы ваши убийственные эксперименты были прекращены. И кстати, задал бы вопрос вашим магам — зачем им демоны-рабы, выполняющие любое желание хозяина? Зачем им такая сила? А — во-вторых, никогда бы не объявлял войну демонам.
— Они разрушили академию. Они убили несколько сотен магов. И Эмма… Эмма погибла.
— Мне жаль твою жену. Хотя я по-прежнему считаю, что ваша скоропалительная женитьба была ошибкой. Вам было по восемнадцать лет. Вы сами еще были детьми.
— Эмма родила мне ребенка. Мы любили друг друга.
— Да. Дочь у тебя получилась — просто загляденье. А ты… Как был восемнадцатилетним сильным и глупым мальчишкой — так им и остался. Когда ты наконец повзрослеешь и начнешь жить своим умом? А не войной и тем бредом, что вложил в твою дубовую голову Совет магов?
— Вы забываете, ваше величество, с кем говорите.
— Я? Со своим сыном. И подданным.
* * *
Звуки шагов гулко отражались от полукруглых каменных сводов средневекового замка.
В королевстве бережно сохраняли историю, поэтому замок практически не претерпел никаких изменений, несмотря на то, что мир вокруг был вполне современен. Туалетные комнаты и кухня, правда, были сделаны с максимальным комфортом, но все остальное старались сохранять в первозданном виде. Блага цивилизации старательно прятали за массивным полукругом тяжелых дверей. В пределах замках носили одежду средневекового покроя: серые плащи, остроносые туфли. Все это было не очень удобно, но являться во дворец иначе считалось недопустимым. За пределами же замка одежда была вполне современной, лишь особам женского пола не позволялось носить брюк.
Женщины торопились. Они не могли себе позволить бежать. Королеве и ее внучке — принцессе — идти по дворцу было положено чинно и изящно…
— Я говорила, что их беседа один на один — идея глупая, — озабоченно проговорила королева.
Ее лицо нельзя было назвать красивым — слишком крупные, волевые черты, высокий рост и полное отсутствие кокетства в мимике и жестах. Но в ее несгибаемой воле, в простоте отточенных движений было что-то, от чего невозможно было отвести взгляд. Ее образ не был прекрасным и женственным, но, тем не менее, он никого не оставлял равнодушным. Женщина продолжала бормотать как бы про себя, ускоряя шаг:
— А Уильям мне — договорятся они… Как же.
— Бабушка, может дядя и прав. Может, им надо дать возможность все друг другу высказать.
— В очередной раз. И разгромить дворец попутно. Твой отец, Джен, в течение этой проклятой войны стал страшнее демона в боевой ипостаси. Такой же бешеный и необузданный.