Ландсман сворачивает в узкий проулок и въезжает во внутренний дворик позади дома ребе. Если не считать машины, в этом дворике все так же, как было сто лет тому. Каменные плиты, оштукатуренные стены, витражи, деревянная галерея, обложенная кирпичом. Вода капает на гладкие плиты из дырок в донцах глиняных горшков с папоротником, подвешенных вдоль галереи.
– Она выйдет?
Бина не отвечает, но секунду спустя в приземистой пристройке к большому дому отворяется голубая деревянная дверь. Пристройка расположена под углом к остальному зданию и чуть кренится набок с живописной точностью. Батшева Шпильман одета почти так же, как на похоронах, голову и лицо скрывает длинная прозрачная вуаль. Ребецин не спешит преодолеть почти восьмифутовую пропасть, отделяющую ее от машины. Просто стоит на пороге, а глыба Шпринцл Рудашевской преданно маячит в тени за ее спиной.
Бина опускает стекло:
– А вы не уезжаете?
– Вы поймали его?
Бина не притворяется дурочкой, не играет в игры, просто мотает головой.
– Значит, я не уезжаю.
– Это может затянуться. Нам даже может не хватить оставшегося времени.
– Я очень надеюсь, что хватит, – отвечает мать Менделя Шпильмана. – Этот Цимбалист скоро пришлет своих адиётов в желтых пижамах пронумеровать каждый камень в нашем доме, чтобы разобрать его и снова отстроить в Иерусалиме. Если я задержусь здесь более двух недель, то буду ночевать в гараже у Шпринцл.
– Для меня это большая честь, – произносит из-за спины супруги раввина не то хмурая говорящая ослица, не то Шпринцл Рудашевская.
– Мы возьмем его, – обещает Бина. – Детектив Ландсман только что мне обещал.
– Я знаю цену его обещаниям, – говорит миссис Шпильман. – Как и вы.
– Эй! – восклицает Ландсман, но она уже повернулась спиной и удалилась в глубину покосившегося домишки.
– Ладно, – говорит Бина, сжимая руки. – Поехали. Что теперь будем делать?
Ландсман барабанит по рулю, обдумывая свои обещания и их цену. Он всегда был верен Бине. Но брак их рухнул именно из-за того, что Ландсману не хватило веры. Не веры в Б-га, не веры в Бину и ее характер, но веры в некий основополагающий завет, что все случившееся с ними с момента их встречи, и хорошее и плохое, предначертано свыше. Веры дурачка-волчишки в то, что ты летишь, покуда можешь обманывать себя, что умеешь летать.
– Весь день мне до смерти хочется голубцов, – говорит он.
С лета 1986 года и до весны 1988-го, когда они, презрев волю Бининых родителей, стали жить вместе, Ландсман тайком проникал в дом Гельбфишей, чтобы провести ночь вместе с Биной, и так же тайком выскальзывал обратно. Каждую ночь, если только они не были в ссоре – а порой и в самый разгар ссоры, – Ландсман взбирался по водосточной трубе и вваливался в окно Бининой спальни, чтобы разделить с ней ее узкое ложе. Перед самым рассветом она выпускала его тем же путем.