Старушка сидела у печи и дремала, на коленях мурлыкала кошка. Катя направилась сразу к себе. Разобрала постель, села, собираясь с мыслями; тут вошла старушка, присела на табуретку и жалобно поглядела на Катю.
— Теть Таня, почему не спите? — спросила она. — Ой, спать давно пора. Я засиделась.
— А и чего он тут заговаривает, миленькая? — спросила старушка. — Мал ростом супротив-то.
— Был бы человек.
— Твоя правда, милая, твоя. А с чего я его раньше-то не видывала? Разве не приходил?
— Не приходил, в последнее время, теть Таня. Ой, теть Таня, не говорите, — сказала Катя полушепотом. — Ой, теть Таня, садись вот сюда рядом, на кровать. Ну чего на меня так смотреть?
— Шибко, милая, любишь его, — старушка сокрушенно покачала головой.
— С чего взяла?
— Було видать, как толичка он пришел к нам. Как бы не так — не приметила бы, милая.
— Теть Таня, садись. Теть Таня, хужей у меня… У меня.
— У тебя? — раскрыла рот от удивления старушка, испуганно поглядела на Катин живот. — Когда? А он?
— Знает.
— Слава богу, — перекрестилась испуганно Татьяна Петровна, все сразу поняв и обо всем догадавшись и просияв оттого, что он знает, доволен, даже рад случившемуся. Старушка обо всем догадалась, хотя Катя еще ничего не сказала.
— Теть Таня, он женат. — Катя уткнулась старушке в грудь и заплакала.
— Господи, святой мучитель… — только и произнесла старушка, поглаживая Катю по ребристой спине. Она решила, что наступило плохое время для Кати, и заплакала тонко, с подвывом, сдерживая себя, тут же вспомнила тот день, когда объявилась Олина мать, все печальные свои дни, еще что-то забытое, но оставившее вместе со всем одну неясную, глухую тоску, словно зазубринку на сердце, которая не давала покоя, и залилась слезами, жалея Катю, себя, всех людей, хлебнувших горя. И уж хотелось ей выть просто, выть от своего же плача.
Они не заметили, увлекшись своим горем, как на пороге появился Иван Николаевич — в одном исподнем, с запутанной, взъерошенной бородкой, злые глаза его глядели сердито и недовольно. Он молчал, старался понять, почему они вдруг плачут, терпеливо ждал. Увидев его, старушка вмиг вытерла глаза и встала, оправляя сбившееся платье.
— Плачем? — Старик не моргая смотрел на старушку, поджав одну ногу, точно старый петух на шесте; вся его щупленькая фигурка задавала именно этот вопрос. — Все о том плачем? О несчастье?
— Откуда, Иван Николаевич, милый, вы узнали об ём? — спросила удивленно старушка, поглядела на Катю, пожала плечами, перевела взгляд опять на старика.
Катя сразу поняла хитрый маневр старика, перестала плакать и спокойно, как бы давая понять, что все отплакано, сказала: