— Окаянные, соснуть старику не дадуть… Тьфу, ошалелые! Разве ж так можно? Попалась бы ты мне ране, поглядели бы тады.
— А как бы воры? А ты дрыхнешь без задних ног, а ты задаешь храповицкого, аж вон стены и заборы во всем городке нашем ходуном ходют, — сказала Нинка Лыкова, все еще смеясь. — Воры — ладно. А кабы бабоньки какие гулящие да нахальные набросились, ить пропащее тода дело твое, мужик. Завяжут и — знай наших! А?
Девушки дружно грохнули, снова хватаясь за животы, а Лыкова упала на полушубок, на котором спал Деряблов, и закаталась на нем в неудержимом смехе.
— Вот непутевые! — разозлился старик и направился под навес, стал оттуда сердито швырять пустые ящики. — Оруть, мать вашу за ногу! Мужиков ишь мало. Дурь бы вышибить с вас, запрячь бы вас вместо волов да пахать. А ты, Нинка, секретарь еще кумсимольский, а дура дурой нахальной, вот скажу куда, а то и первому доложу хозяину в райком, тогда попляшешь с жиру. Старика позорить, здеваться над ём вздумала, кобылица малахольная…
Девушки, пристыженные, принялись за дело, а Деряблов разошелся, ругая их, их матерей, отцов и братьев и, наконец, парней, которые не могут обуздать кобылиц.
Через час приехал Гаршиков на машине. От него пахло духами «Шипр». Он небрежно хлопнул дверцей, развальцой моряка, хотя моря никогда и не видел, прошел к Деряблову, кивнул мимоходом рабочим, уселся в тенечке и закурил.
— Ты старик Деряблов? — спросил он и пустил правою ноздрею дым (левая у него не продувалась), помахал руками, разгоняя дым.
— А чего тебе надобно? — удивленно уставился Деряблов на парня. — Я Деряблов ли? Я — это Деряблов.
— А непохож. Знал одного Деряблова, но тот старый, а ты… — Деряблов улыбнулся, оглядывая себя, ожидая похвалы… — А ты… на мертвеца похож столетнего. Скоро умрешь…
— Окстись, дурень! Чтоб тебя в дышло, паразит! Чтоб тебя корова забодала и черта лысого вместо жены посадила!
— Теперь узнаю Федотыча, — тихо продолжал парень. — Ты, Федотыч, мою философию усекаешь? Нет, Федотыч, ты мою философию не усекаешь. Это точно. Извилины у тебя мохом поросли, травою. Дожил до кромешной черты, а мою философию не усекаешь… Эх, Федотыч, идет столкновение миров, в космос люди забрались и наломают там таких дров, что тебе, маленькому жучку, жарко будет, сгореть ведь можешь, паря, а ты вот ящики кидаешь старые, охрану несешь на овощной базе, а Вселенная-то лопается, вон трещина на небе появилась. Даром, думаешь? А начинается такое, что трава поседеет. Идет столкновение миров…
— Какая трещина? — удивился Деряблов, оглядывая чистое небо. — Все котуешь? — Сел напротив него, снял сапог и размотал портянки.