— Котую, старче, котую. Но ведь время-то, время-то летит, идет гигантское столкновение миров. На небе вон трещина, а ты о чем меня спрашиваешь? А ты тут вон чем занимаешься! Грех да смех. Одни держат в руках гнилую картофелину, а другие держат в руках, словно картофелину гнилую, земной шар, третьи — Вселенную, но на картошке гнилой ползают букашки, а на шарике-то нашем ползают люди, черт возьми! Намотай себе на хвост, это тебе говорит Павел Гаршиков, без двух минут сорока секунд студент. Идет гигантское столкновение миров, которые не мы с тобой, Деряблов, выдумали, не мы, значит, и прекратим это столкновение. Понял? А ты — «котуешь»! Котую, отвечаю тебе, но это еще ничего не значит. И точка. Это нужно не только мне, но и еще кому-то. Не мы же создали, черт побери, гигантские миры, Землю, Луну, Марс и Млечный Путь. Вот, Федотыч, травка растет. Вот она, зелененькая, растет. Вот я ее беру и — р-раз, нет ее. Травинки нет. Вот росла она секунду назад, а ее уже нет, будто и тысячу лет назад не было. А теперь гляди кругом. Гляди своими выгоревшими глазами, гляди хорошенько, Федотыч, гляди. Вон бабочки капустницы летают, солнце светит, земля, слышишь, вращается? Слышишь? Ось скрипит. Ты вот стоишь передо мной, буркалами уперся в меня и ничегошеньки не соображаешь из того, что говорит тебе завтрашний студент Московского университета. А все прежнее. Так вот, Федотыч, и человек. Усек меня?
Деряблов ничего не понял, но пытался понять, в какую сторону клонит парень и не хочет ли он снова посмеяться над ним, шумно вздохнул и, потерев нос, усмехнулся.
— Скажешь…
— Вот, Федотыч, как все на самом деле. А ты — «котуешь»! Да. Понимаешь теперь, в чем дело, где оно, столкновение миров? Столкнутся — и расшибутся, а нас ведь — тю-тю! Не мы придумали гигантское столкновение миров, черт тебя побери, Федотыч. Но мы-то люди. Люди мы — это ты понимаешь? Али не сечешь? Ничегошеньки ведь, может, не останется. А ведь каждой мошке хотелось бы жить. Даже травке. Она как и мы, только безголосая да мозги внутрь направлены. У человека мозги направлены вовне, а у травки вовнутрь. То есть только на себя. Потому она такая слабая и за себя не может постоять. Хотелось, Федотыч, чтоб не так было. Надо менять положение. Или ты доволен? Усек? Нет, я вижу, ты не усек. Секретарь райкома, когда я ему это сказал, ответил: «Сидеть тебе, Павел, если не остепенишься». Он грамотный, а ты, Федотыч, извини-подвинься, недоделок ровно. Возьми нашу Землю, возьми ее с большой буквы. Она вертится по огромной, — замечу: для нас, людей, — это по огромной, а по вселенским масштабам не более, чем комар по своей орбите, вертится и очень даже быстро…