Чапаевская улица была длинная, вымощена колдобистой гравийной дорогой, вдоль нее росли огромные старые ветлы; на месте этой улицы, говорят, давно еще протекала речушка, в которой водилась рыба, и ныне еще сохранилось русло, и сейчас, несмотря на мощеную гравием дорогу, сама дорога проходит как бы в низине, а дома, стоявшие ранее на берегу, сейчас тоже стоят на возвышении. Многие старожилы называют улицу прежним ее названием — Речной. Когда-то здесь размещался пехотный полк в котором служил Катин отец. Еще эта улица славилась колодцами. И сейчас самая вкусная питьевая вода — на Чапаевской улице.
Катя, задумчиво глядя на старые ветлы, многие из которых, опустив пожелтевшие листочки на гибких ветках до земли, дуплами, словно слепыми глазами, взирали на улицу. Вон и единственный колодец с журавлем, а тут же недалеко и до дома. Катя поднялась на крыльцо и постучала.
Катя не узнала Татьяну Петровну, так она изменилась. Старуха в свою очередь тоже не признала Катю, приподнялась на кровати, пытаясь понять, кто же пришел. Она глядела на Катю и все быстрее и быстрее моргала, и глаза, не узнавая, наливались беспричинной тревогой: уж не случилось что?
— Здравствуйте, — сказала Катя, догадавшись, что старуха больна.
— День добрый, милая, — слабо ответила старуха.
— Сидите, сидите, — опередила ее Катя. — Вы меня не узнаете? А я вас тоже не узнала. Богатой будете. Ой, так разбогатеете, денег девать некуда будет!
Старуха слабо улыбнулась, пошарила рукой на стоявшей рядом табуретке и, найдя какие-то таблетки, положила одну в рот.
— Какими судьбами? — спросила, улыбаясь, и сразу зашлась в кашле. — Будь он неладен, кашель этот. Чай, милая, я простудилась. Все одно мне. А вот боюсь — Оленьку застужу, присмотру за ею никакого. Она и так, милая, вся усталая с учебы. Программы-то нынче вон какие, шиш я сама в их разбираюсь.
— А где она? — спросила Катя.
— Иде! У школе, милая, у школе. У их уроки поздние, во второй смене ходют. Такая аккуратная, такая заботливая, прямо как взрослая, Оленька моя милая. — Старушка, как только упоминала внучку, вся преображалась от умиления и нежности. — А у тебя, милая, запамятовала имя…
— Катя.
— А у тебя, милая Катя, есть детишки? — Старушка опять сунула таблетку в рот.
— Ой, нет у мене детей, — вздохнула сокрушенно Катя, сняла плащ и принялась убирать комнату, хотя и убирать, видимо, не надо было, потому что пол чист, окна чистые, печку недавно побелили и все вокруг носило следы чистоплотной хозяйки. — Никого у меня нет, один дядь Ваня, старичок, — говорила Катя. — Вот соберусь замуж, тогда заимею много детей.