— Скучала. А я думала долгое время, чувствовала, будто ты рядом, вот близко стоишь где-то. И точно тебя кто держит и не пускает.
— Держит.
— Ой, кто? Угадала я? Вот видишь, Юра, я все знаю и все на расстоянии вижу.
— У тебя, что ли, локаторы? — удивился он, залпом выпил остывший чай, повернулся к двери и погрозил пальцем, вскочил, крадучись направился к окну. — Думал, кто следит.
— Кто ж там может следить? Никого нету. Сиди. Дай твою руку. Вот так. А теперь скажи: ты, Юра, три месяца был в командировке? Ой, ведь, врешь ведь? Соскучился, говоришь, а что-то не шибко торопился? Ой, ведь врешь, ведь? А вот я уж думала, а и не знаю почему, я всю голову продумала… Не узнаешь ни за что.
— Скажи, Катенька, скажи! — умоляюще проговорил он. — Скажи, моя милая Катенька, зуб выдерну — не отгадаю. Святое мое слово.
— Дядь Ваня говорит, что ты цыган, а раз так, то отгадай. И не хочу я тебе бередить понапрасну, Юра, — заговорила она медленно и тихо, уйдя сразу вся в себя. В какой-то миг на Юриных глазах она буквально преобразилась. — Господи, что говорить, Юра! Мы не дети. Как хочешь, знай, но для тебя это ничего, и я от тебя ничего не хочу, не думай ничего. Думала, ошиблась, но три месяца прошло…
— Чего, чего, чего три месяца? — нетерпеливо заморгал Юра, неловко навалившись плечом на стол и чувствуя, по обыкновению, как ножом прошелся холодок по животу. Такое у него бывало, когда сообщали что-нибудь неприятное. И глаза его снова широко и пристально глядели на Катю, что-то в них вздрогнуло настороженно и замерло, и только веки напряглись, постепенно суживаясь. — Не веришь мне? — выдавил из себя Юра неожиданно пришедшее к нему. — Не веришь мне? А я тебе, как святое слово, верю и говорю. Как мне тебе доказать? Дай нож, я себе палец сейчас отрежу. Дай нож, я сейчас отрублю, чтоб доказать! Дай! Докажу…
— Ты с ума спятил?! — Катя засмеялась, наклонилась над столом и ласково провела по его жестким волосам ладошкой. Он поймал ее руку, прижался губами. Кате стало щекотливо, приятно, но она стыдливо отдернула руку, глаза ее повлажнели, наливаясь горячими слезами. Ей приятно было от слез, от того, что вот она смотрит на Юру, и он видит ее слезы, видит и понимает. И вот уж первая слеза кинулась по щеке, на стол, и Катя вытерла глаза.
Она давно готовилась к этому, к встрече, представляя, как придет Юра, и как она скажет ему обо всем — обо всем, что было и будет. Катя тогда и слова знала, какие именно скажет, все приготовила заранее, вроде все рассчитала. А сейчас эти слова выскочили из головы, и даже если что она и припоминала, то уж казалось не столь стоящим, как тогда.