И не только для заполнения мест на пьедесталах. Но для нас с вами. Ведь наша история Большим Погромом и ГУЛАГом не кончается. У нас еще все впереди. Мы еще не то увидим, если доживем и сохранимся для увидения.
Только Сегалов не забывайте! Не героев. Так, на всякий случай.
Они завещали нам, как надо вести себя каждому из нас. Вечная им память и пухом земля.
Маршалу Жукову — тоже. Отмытое временем от Большой Крови, имя его останется и в нашей еврейской истории. Только… Давайте побережем наши слезы, чтобы пролить их над чьим–либо более достойным прахом…
Не слова же ради, в том самом стихотворении «На смерть Жукова», поэт, а значит, пророк, сказал:
…Сколько он пролил крови солдатской в землю чужую! Что ж, горевал?
Вспомнил ли их, умирающий в штатской белой кровати? Полный провал.
Что он ответит, встретившись в адской области с ними? «Я воевал!»?..
По проторенной от Иосифа и от мамы с папой тропке подходили новые ходоки. Приносили письма — нам, и еще те, что отправлять дальше. Расспрошенные нами, ходоки оставляли новые фамилии зэков, новые адреса лагерей, письма из которых почтой никогда не шли, отнесенные к разряду бесполезных грузов. Мы с Аликом так не думаем. Пытаемся сломать подлую практику шпалоносцев — письма отправляем тем, кому они предназначены, кто бессонными ночами ждет их, кто жизнь отдаст, чтобы только прочесть, чтобы в руках подержать, чтобы прижать к лицу… Отправляем, хотя, конечно, делаем этим ничтожно мало в сравнении с предком моим Гаазом, с мамой.
Ведь одной операцией, спасающей тоже «бесполезного» зэка, она перекрывает наши усилия за год, наверно.
А за год что только не происходит! Вот, Берия объявился.
И-и пошли–поехали в тот самый «арктический гумус» — армиями — бандиты в военной форме! Те, о ком Господа своего просила бабушка, и с ними, надо же, и сам «экономист» от «бесполезных» писем! Только, подонок, «шпалы» на «ромб» сменил, и — на тебе — замели! Молодые Степанычевы соседи по общаге смеялись: «Наш–то теперь, обратно, шпалы понесет… Только уже не в петлицах, а на горбу в зонах». Старик озлился: «Паскудство это — глумиться над бедой! Даже пусть не человек он, а самая что ни на есть дрянь. Или, поганцы, иудиных лавров захотели? Его, Иуду, перехлестнуть? Да?» Степаныч никак не мог успокоиться, прочтя в «Правде» реплику командарма Блюхера со съездовской трибуны: «…Мы с вами уничтожили кучу всякой дряни — тухачевских, гамарников, якиров… и им подобную сволочь!». — «Думает, верно, на гробах отплясавши, шкуру уберечь, — Иуда».
Берия, между тем, отстреляв полчища комиссаров, трибунальцев и шушеру с «лубянок» страны, начал выгонять из тюрем и лагерей — сотнями тысяч — зэков: тех, кто сроки свои пересидел, малолеток, женщин, инвалидов, стариков, всех, кто прежде мордой не вышел в спецноменклатуру и не замарался о нее. А из тюрем и изоляторов — всю неначальственную кильку, что сидела за следователями или за судами и «тройками». И поосвободив места, начал по новой загружать крюки конвейера.