– Премного благодарен, сударь.
Губы офицера были разбиты в кровь, нос опух, а вместо глаз одни щелки.
– Эка тебя отделали. Ну да надо выбираться отсюда, – Григорий подтолкнул офицера к входной двери.
Вскоре российские гвардейцы, отмахиваясь от наскакивающих немцев, выбрались из питейного заведения. Голштинсие драгуны их не преследовали, довольные тем, что поле боя, а значит и вся выпивка осталась за ними. Никто не обратил внимания на молодого человека, стоящего поодаль и пристально наблюдавшего за происходящим. В руках он держал продолговатый предмет, замотанный в дерюгу. Когда толпа гвардейцев вместе с Половцевым скорым шагом пошла в направлении Биржи, молодой человек развернулся и неспешным шагом направился в другую сторону.
Еще через полчаса гвардейцы праздновали освобождение поручика в знакомом трактире на проспекте Гостиного двора.
– Ты, братец, кто таков будешь? – Григорий Орлов полуобняв подпоручика заглядывал ему прямо в лицо.
– В Бахмутской крепости служу я. Мой отец в Белгороде заместителем губернатора служит. Он и послал меня в Санкт-Петербург с поручением. После дел в межевой канцелярии зашел в трактир. И на тебе.
– Да ты, братец, нашел, куда заходить. Да еще речи там такие произносить! – поручик Ларионов хлопнул спасенного офицера по плечу. – Как ты там наследника то обозвал?
– Не обзывал я его! Я не супротив власти!
– Ладно, ладно, не ерепенься. Скажи хоть, что сказал? – Орлов отечески похлопал офицера по плечу.
– Сказал, что негоже наследнику престола российского перед немцем лебезить. Что русский штык всегда бил немецкого штыка. И будет его бить.
– Вот это верно! Тост за русское оружие! – заорал Ларионов. Тост от … как там тебя кличут-то?
– Поручик Половцев Григорий.
– Слышь, Гришь. Это тезка твой!
Все вокруг захохотали.
Ларионов продолжал:
– Тост от славного подпоручика Бахмутской крепости Григория Половцева. Виват русскому оружию!
– Виват! – гаркнуло с десяток крепких мужских глоток.
– Теперь выпьем за то, что я с этим славным офицером тезки. Наливай! – приказал Орлов слуге хозяина трактира.
Гульба продолжалась до глубокой ночи. Точнее до часу ночи. Ведь темноты в столице российской империи как таковой не было. В Санкт-Петербурге вовсю шли белые ночи. В этот день Александр Чернышев сделал решительный шаг в сторону российского престола. Он решительно замахнулся ногой, чтобы как следует огреть колесо истории и заставить его свернуть с намеченной колеи.
* * *
Царское Село, Екатерининский дворец, 31 июня (12 июля) 1761 года
– Помру я скоро, Ваня, – лежащая на постели Елизавета Петровна произнесла эту фразу обыденно, как нечто собой разумеющееся.