— Ты за мной! — сказал Ицци лениво и приветливо.
— За мной! За мной! — послышались голоса.
— Хорошо! — Он был рад быть даже последним среди них. Это был знак, что они принимают его, позволяют ему разделить их драгоценные безделье, невиновность и смех.
— Да, я последний. — И найдя место у стены, он опустился на землю.
Дверь хедера распахнулась.
Из нее выбежали Шломо и Мойша с выражением загнанных животных. Через секунду появился ребе. Его красные губы выступали из лоснящейся черной бороды, углы рта были угрожающе и мрачно опущены. Его угрюмый взгляд скользнул по лицам, остановился на Давиде и посветлел:
— Ты! Войди!
— Я? — он вздрогнул.
— На ком остановил я мои глаза? Вставай! — И остальным: — А вы сидите здесь в судорогах! Но сидите! — Он погрозил пальцем, а затем поманил Давида.
Давид вскочил на ноги и поспешил к ребе. Впервые с того дня, как он начал ходить в хедер, трудное дело — читать раздраженному ребе — вдруг показалось ему приятным.
Когда они вошли, ребе обратился к кому-то, сидящему в комнате:
— Еще только один! Наберитесь терпения, реб Шо— лем! Не бросите же вы меня опозоренным, не прослушав хоть одно беглое чтение? А? Конечно, нет!
После залитого солнцем двора Давид всматривался в полутьму и не мог ничего различить. Но постепенно из темного угла рядом со столом ребе выплыли неясные очертания человека. Он сидел, опершись подбородком на трость. Слабое мерцание его сивой бороды было, как переход от света к тени. Ребе виновато хмыкнул и пододвинул свой стул:
— Когда мне удастся проткнуть железо волосом с моей головы, тогда я смогу вбить учение в их черепа. Но этот, реб Шолем, этот — поистине еврейский ребенок.
Реб Шолем ответил на это покашливанием.
Пока ребе переворачивал страницы, Давид сел на скамейку и застенчиво разглядывал незнакомца. Он был стар, реб Шолем. Хотя его безгубый рот в серой бороде казался напряженным и мрачным, его темные глаза были влажны, полны печалью и вниманием.
— Это странный ребенок, — голос реб Шолема был хриплым и медленным, — у него алчущие и беспокойные глаза.
— Вы попали в точку, реб Шолем! — Ребе распялил волосатые пальцы по странице. — Иногда он читает, как молния, иногда дьявол залетает к нему в голову, и он не видит ни слова. Но я чувствую, что сегодня он будет молиться. Что-то есть в нем такое, что побуждает его. — Он приподнял ладонь над страницей так, чтобы только реб Шолем мог видеть, что там написано. — Помните, я однажды говорил вам?..
Реб Шолем выпятил губы, прочистил горло, но не ответил.
— Я бы начал с ним хумаш, но я так редко вижу его мать. Никогда ее не спрашивал... Слушайте! — Он убрал руку со страницы. — Начинай, мой Давид!