— Ступай домой, Нэнс.
— Может, сам дашь ей травки?
— Прошу тебя, Нэнс, ступай домой.
— Твое дело только вымыть их да сделать припарку.
— Нэнс, Христом Богом прошу: ступай домой!
У Нэнс пересохло в горле. Молча, стараясь не встречаться глазами с Дэниелом, она повернулась и побрела прочь.
Мальчик и вправду переменился, но не такой перемены ждала Нора. Каждое утро затемно, еще петух не пропел, она спросонок ощупью выбиралась из своего покойчика, чтобы постоять над спящей девочкой и подменышем. Кутаясь в куртку Мартина, она стояла над раскладной лавкой, вглядываясь в лицо спящего ребенка. И каждое утро он, казалось, не спал и не бодрствовал, а словно дремал с приоткрытыми глазами. Иногда он шевелился, но не дергался, как раньше, — он либо лежал неподвижно, либо по нему пробегала жутковатая дрожь, точно по кроне осины под ветром. Нора разглядывала его рот, пытаясь понять, просто ли он приоткрыт спросонок или это страшная зевота фэйри. Иногда изо рта показывался язык, и сердце Норы колотилось от предвкушения: вот сейчас мальчик заговорит.
Однажды утром Нора, стоя над лавкой, уже было решила, что наперстянка подействовала и в дыхании мальчика слышится речь, но тут, зевая, проснулась Мэри.
Она сжалась при виде склонившейся над ней Норы:
— Ох, как вы меня напугали!
Нора села на корточки возле мальчика, придвинув ухо к самому его рту.
— Мне почудилось, будто он произнес какое-то слово.
Мэри села в постели, растрепанная после сна.
— Вы слышали, как он говорит?
— Не то чтобы говорит, но звук какой-то слышала. Дыхание. Будто что-то шепчет.
С минуту они прислушивались, но вялые губы Михяла оставались неподвижны.
— Его опять стошнило ночью.
— Стошнило?
Девочка указала на стоявшее возле лавки ведро. Там в грязной воде плавала тряпка.
— Он весь в рвоте был и обмочился. — Она придвинулась ближе, озабоченно нахмурив лоб: — Дрожит он.
Нора встала, в раздумье потерла губу.
— Должно быть, это хороший знак.
Мэри приподняла вялую руку Михяла, повертела ее, рассматривая.
— Он не такой, как прежде.
— Так это лусмор действует.
Мэри погладила ладошку мальчика.
— Он совсем как сестрички мои были перед смертью. Точно тряпочка. И тихий совсем.
Нора пропустила это мимо ушей.
— Холодно, Мэри. Вставай, повороши угли в очаге, ладно?
Девочка выпустила руку Михяла и вновь накрыла ее одеялом.
— Он не умирает, как вам кажется?
— По воле Божьей помрет и фэйри, чтобы Михял вернулся.
Открыв дверь, Нора вглядывалась в утренний туман.
Мэри замерла, опешив.
— Вы хотите, чтоб он умер? Фэйри? — Она тоже подошла к двери и встала рядом с Норой. — Да разве ж это не грех, миссис? Травить вот так, наперстянкой, разве не грех это?