— Всего два с половиной года, — сказал тихим голосом Петя. Каждый раз, когда он думал о Саше, его глаза застилали слезы. Он старался вообще не думать о ней, но думал каждый день. Он не мог забыть ее взгляда в кабинете и…
— Три уже скоро, — быстро сказал Макс.
— Неважно, — оборвал его Мышкин.
— Если ты не расскажешь, тогда он расскажет, — и Мышкин показал на Петю. — Хочешь, я покажу тебе нашу базу? — вдруг предложил он Петру.
Костровы почувствовали, что расположение главного заводилы и драчуна класса уплывает от них, Макс вышел вперед и широко улыбнулся.
— Да все я расскажу. Было бы что рассказывать, да Пит?!
Петя инстинктивно поднял руку, словно защищаясь и Макс Костров понял этот жест как согласие, примирение и даже подчинение — что его удивило, потому что как бы они с братом не пугали Жукова, как бы не унижали, не толкали — он никогда не унижался и не просил пощады, хотя был слабее и, всегда, — в меньшинстве. Ну правда, не считать же за поддержу девчонку, которая лежит без движения уже третий год и, возможно, больше вообще не встанет. Макс засмеялся, но улыбка съехала с его лица, когда, рыча и бултыхаясь на ухабах, возле моста притормозил полицейский уазик, покрытый толстым слоем пыли, но оттого еще более устрашающий.
Он подъехал со спины Макса, видимо шел из отдела на район, через мост и потому никто, кроме Петьки его не видел. А он решил, что в машине может быть отчим и загородился рукой в надежде, что тот его не опознает.
Боковое окошко опустилось вниз, и они увидели худое лицо мужчины с колючим, неприятным взглядом, пронизывающим до самого нутра.
— Эй, Петро, — выкрикнул человек, — у тебя все нормально? — Он окинул мальчишек долгим взглядом, отчего у Ромы Кострова затряслись ноги, а у Кирилла Мышкина заныло под ложечкой. Макс, стоящий между Петей и Кириллом, почувствовал себя как на допросе с пристрастием. Под этим взглядом некоторые взрослые теряли дар речи, что говорить о детях.
— Все хорошо, дядя Женя, — сказал Петр, переводя дыхание. Он ожидал, вообще-то, увидеть отца и уже приготовился к неминуемой взбучке, которая могла начаться прямо здесь, на мосту. — Нам задали, э-э… описать городской мост. Из чего он сделан и… все такое. По краеведению…
Евгений Гаврилюк, сослуживец отца, покачал головой. Было видно, что он не верит ни единому слову.
— Из чего он сделан? — ухмыльнулся Гаврилюк и посмотрел на водителя Уазика, плотного коротышку, дымящего сигаретой. — Эй, Курдюк, из чего сделан мост?
— Из говна, — не поворачивая головы, ответил тот без раздумий. — Как и все в этом городе.