К у р а к и. А вы были у нас в Японии…
Н а й т. Да, да. Мы вместе с вами изучали русский язык…
К у р а к и. Да, да. Вы на Камсатке, где много-много нефти…
Н а й т. А вы в Сибири, где немало руды…
К у р а к и. А теперь вы?..
Н а й т. Как видите, я не скрываю от вас, мой друг… Я — во Владивостоке…
К у р а к и. Засем?
Н а й т. А вы направляетесь в Иркутск. Не так ли? А зачем?..
К у р а к и (после паузы). Простите, господин адмирал! Я все-таки немнозко пьяная. Спокойной носи, господин адмирал…
Н а й т. Спокойной ночи, капитан! (Вслед ушедшему Кураки.) И тут врешь… Утро уже… Так зачем же он едет в Иркутск?..
И вдруг мы слышим беспорядочную стрельбу из винтовок, пулеметные очереди, взрывы гранат, громкий стук копыт о мостовую и лихой казачий посвист.
Г о л о с а. Братцы, казаки! Станичники! Глянь-ка, на стенке афиша большевистская! Ха! Иркутский Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов! А казаками и не пахнет. Без нас, значит, Советы эти?!
— А ты ее шашкой, Федор, шашкой ковырни! Вот так! Мы вам покажем Советы!
— Казаки! А вона, гляди, пленных ведут! Руби их, руби-и-и…
Крики умирающих, гиканье, топот и ржание лошадей.
— Руби-и-и!..
Пулеметная очередь.
— А это откуда пуляют? Из пулемета? Ага, вон откуда, с Белого дома! Это был губернаторский дом, а теперь там засели краснопузые! Окружай их, окружай!..
Выстрелы и крики переходят в грохот быстро несущегося поезда. Под стук колес — тихая песня про Байкал. Ее поют солдаты.
Г о л о с а. Егор, подвинься чуток. А то от окна дует… Аж свистит… Слышь, подвинься, голова стынет.
— Да куды ж я подвинусь? На Ивана, что ли? Вся теплушка набита как бочка селедкой. Вон даже командир наш, товарищ Лазо, и то на коленке письмо свое пишет.
Песня.
Л а з о. «Дорогие мои! Милая мама, милый мой братец Степа. Пишу вам это письмо, подъезжая к Иркутску. Здесь юнкера и белоказаки подняли мятеж. Они хотят разбить рабочие отряды и свергнуть советскую власть. Мы спешим им на помощь из Красноярска. Скоро в бой. Это будет мой первый большой бой с контрреволюционерами… все личные бумаги и дневники перешлю по почте. Я их всецело посвящаю…»
У с к о в (хриплым голосом, громко). Ну да хто жа перед боем такие письма пишет, дура?! Товарищ Лазо, вот послушайте, что этот молодой боец пишет домой.
Л а з о. Интересно!
У с к о в (читает). «Сапоги — Ванятке, гармошку — Николке!» Чего получается? Дескать, помираю — вещи завещаю и так и далее! Посля такого письма и самому в бой идти! Родителев напужал, сам расстроился. Спрашивается, какой ты после этого боец за революцию рабоче-крестьянского классу?! Товарищ Лазо, разъясните этому молодому бойцу, какие письма надо писать домой. Я так разумею, дескать, город взяли, контру побили, гармошку, мол, беречь наказываю, приеду — доиграю, сапоги сам доношу, потому как жив и жить буду, чего и вам желаю, дорогие родители! Точка. Теперь сообчай, когда письмо писан». Дескать, декабря месяца, одна тыща девятьсот семнадцатого года. Верна, товарищ Лазо?