Дело этого Райта, — добавил Наполеон, — произвело на меня столь незначительное впечатление, что, когда лорд Эбрингтон заговорил о нём во время нашей встречи на Эльбе, я не мог вспомнить его. Мой ум был настолько занят решением грандиозных проблем, что у меня не было времени подумать о несчастном английском капитане. Вот если бы казнили Бурбонов, Моро или главарей Вандеи, то тогда действительно меня можно было бы подозревать. Я мог отдать под суд и казнить главарей Вандеи за то, что они подняли оружие против собственной страны. Все они живы. Я придерживаюсь того мнения, что, если бы я знал, что Райт был одним из офицеров Сиднея Смита и сражался против меня под Акром, то я бы послал за ним, расспросил его об осаде крепости и затем отпустил. Я хорошо помню одного офицера, которого серьёзно ранили в сражении при Акре. В то время меня восхитило его мужество, так как, получив такое ранение, он и глазом не моргнул. Я думаю, что я должен был отпустить Райта, если бы я выяснил, что он был тем самым офицером. Как теперь также выясняется, он покончил с собой тогда, когда его вот-вот должны были отпустить, поскольку я знаю, что императорский двор Испании ходатайствовал за него. Когда вы впервые заговорили со мной об этом деле, то я вообразил, что Райт специально покончил с собой, чтобы не давать показаний против ваших министров. Я придал большую степень героизма этому поступку, за который он, с моей точки зрения, достоин самого высокого уважения. Для того, чтобы вы, англичане, покончили с собой, требуется очень многое».
Наполеон затем стал подшучивать надо мной в связи с моим предполагаемым чрезмерным вниманием к мисс N, заявив, что я должен жениться на ней. Я ответил, что я недостаточно богат, недостаточно молод, чтобы претендовать на руку такой красивой молодой девушки. Тогда Наполеон стал рассказывать мне о некоторых своих любовных приключениях. «Самой красивой женщиной, которую я когда-либо видел, — заявил он, — была ирландская девушка, мадемуазель Г; я не уверен в том, родилась ли она в Ирландии или происходила родом из ирландской семьи. Это было в то время, когда я был женат на Жозефине, и задолго до того, когда я сочетался браком с Марией Луизой. Однажды, когда я охотился в Сен-Жерменском лесу, кое-кто из интриганов императорского двора подставил её мне на моём пути, замыслив дело так, что она должна была подойти ко мне с прошением в руке. Когда она представилась и заявила, что у неё есть прошение, её пропустили ко мне, так как согласно приказу лица с прошениями всегда могли подойти ко мне и вручить его. Она упала на колени передо мной и передала мне своё прошение. Её голова была прикрыта вуалью, не скрывавшей её лица, которое было действительно божественным.