— Ты деньги в дом сначала принеси, а уж потом выступай, — огрызнулась мать.
— Что значит твое «вот-вот»? — с издевкой спросил Карл отца. — Что до меня, так настоящий буржуй лучше, чем ваши социал-фашисты.
— Социал-фашисты? — с гневом воскликнул отец. — Кто тут из нас фанатик, так это ты, советский прихвостень.
— Ну понятно: вы у нас непрошибаемы…
Пиннеберг слушал не без удовольствия — Карл вернул его, Пиннеберга, должок отцу.
Только картофельные оладьи не выиграли от этого. Обед получился пренеприятным — иначе видел Пиннеберг свою помолвку.
НОЧНАЯ БЕСЕДА. ЛЮБОВЬ И ДЕНЬГИ
Пиннеберг опоздал на поезд и решил уехать утром, четырехчасовым. На работу он в любом случае успеет.
Они с Эммой сидели в кухне, в кромешной темноте. В одной из комнат спал отец, в другой фрау Мёршель. Карл отправился на сходку КПГ.
Они поставили рядом две табуретки и примостились спиной к остывшей уже плите. Через приоткрытую дверь балкона задувал ветерок, отчего шаль, завешивающая проем, слегка колыхалась. А за окном на темном ночном небе мерцали отдаленным светом звезды — а под ними, внизу, разрезали ночную тишину двора неразборчивые звуки, доносившиеся из многочисленных радиоприемников.
— Как бы мне хотелось, чтобы у нас был уютный дом, — прошептал Пиннеберг и сжал руку Барашка. — Знаешь, — объяснил он, — чтобы светлые комнаты и белые занавески, и обязательно чтобы было чисто.
— Ну да, — сказала Барашек. — Здесь тебе и правда плохо, ты к такому не привык.
— Нет, я совсем не это имел в виду, мой милый Барашек.
— Это, это. Почему ты не хочешь признаться? А у нас на самом деле плохо. Карл с отцом все время ссорятся — плохо. Отец с матерью спорят — тоже плохо. А еще они обманывают мать, чтобы дать ей денег на хозяйство поменьше, а она норовит вытянуть из них побольше… все это плохо.
— Почему так происходит? Вы трое зарабатываете, вам вроде должно хватать.
Барашек на это ничего не сказала.
— Знаешь, мне здесь не место, — заговорила она после небольшой паузы. — Я для них что-то вроде Золушки. Когда отец и Карл приходят домой, они отдыхают. А я стираю, глажу, шью, чиню чулки. Да и не это важно, — в сердцах выпалила она. — Я не жалуюсь, делаю все это как само собой разумеющееся. Но при этом они все время чем-то недовольны, никогда от них слова доброго не услышишь. Карл упрекает в том, что меня содержит, потому что больше вносит в хозяйство… Я ведь немного зарабатываю — чего сегодня стоит простая продавщица?
— Скоро этому придет конец, — пытался успокоить ее Пиннеберг. — Теперь уже точно скоро.
— Эх, совсем не в этом дело, я говорю о другом, — отчаянно воскликнула она. — Понимаешь, дорогой, они презирают меня, все дурой считают. Я и правда не такая умная и многого не понимаю. И потом я некрасивая…