– А сама потом не пожалеешь? – нагло спросил демон.
Я подавилась тем, что еще хотела сказать. Да как он смеет? За кого он меня принимает?
– Нет. Тут совершенно не о чем жалеть.
– Неужели? – холодно улыбнулся герцог. – Я настолько плохо целуюсь?
У меня сердце забилось чаще и от духоты хотелось жадно глотать воздух. Напоминание о том, как я таяла в его руках за мгновение до перехода, прозвучало пощечиной. Одна фраза разбила всю оборону и доказала, на каком месте мужчины видят женщину, когда получат желаемое. У своих ног.
– Отвратительно, – солгала я. – Хуже не бывает. Не знаю, кем вы себя возомнили, но я не впечатлена. Последний крестьянин, вернувшийся из хлева со свиньями, и тот лучше.
Данталион рывком оказался возле меня, схватил за руки и завел их за спину. Сила у герцога была по-прежнему адской. Жизель отлетела в угол крытой повозки и ударилась головой.
– Крестьяне нравятся, мадемуазель Дюбуа? Что ж я могу привести одного, чтобы вы сполна ощутили разницу.
Поцелуй демона был грубым. Он не добивался взаимности, не выражал чувства, а просто брал то, что считал своим. Наплевав на меня, растоптав даже ту симпатию, что успела появиться. Как зверь.
– Отпустите, – я стонала и вырывалась, но герцог только крепче сжимал в объятиях. Губы горели, голова кружилась, я чувствовала, что слабею. Еще немного и сдамся, руки безвольно повиснут плетьми.
– Хватит! – из последних сил крикнула я и демон отстранился, но из объятий не выпустил. На шее герцога прямо над воротом камзола стянулась белая удавка. Договор действовал и защищал меня.
– Вот видите, – прошептала я, пытаясь дышать нормально. – Клятва не позволит причинить мне боль. Не советую пробовать снова. Вы смертны, не забывайте.
Данталион коснулся пальцами шеи и молчал, пока удавка не исчезла. Жизель плакала, закрыв лицо руками. Съездили на кладбище. Поклонились могиле Изабэль.
***
Выбравшись из повозки, Данталион почувствовал на себе тяжелый взгляд кучера. Слуга слышал крики и теперь гадал, кого посмел обидеть заезжий гость. Обе женщины растрепаны, недовольны, но Жизель еще и с мокрыми щеками. От кучера в демона полетело облако черного перца. Герцог привык к эмоции гнева, но каждый раз морщился от резкого запаха. В мысли можно было и не заглядывать. Чуть позже к перцу примешался аромат свежей выпечки. У людей так пахла забота. Кучер отвел Жизель в сторону и вытер её слезы ладонью. На вопросы служанка не отвечала, но мужчине с проснувшимся инстинктом защитника достаточно молчания. «Тебя месье обидел?» И тишина. Конечно, как могло быть иначе? Похотливый аристократ, привыкший, что служанки доступнее проституток. А сердобольная хозяйка бросилась защищать, потому и кричала. Вон стоит, губы на месье дует. Хорошая, все-таки, у них юная мадемуазель. Добрая.