Я выскочил на поляну перед «ланкастером». Алешка стоял ко мне спиной. Фриц валялся на животе, влипнув лицом в землю, Костя сидел на фрице верхом и лупил его кулаком сбоку, в морду, по голове. Проша мельтешил рядом, пытаясь оторвать радиста от немца. Радист подскочил и, схватив в кулак рубаху, одним движением перевернул немца, и опять в морду. Тот только уворачивался.
Я крикнул:
– Твою же мать, отставить расправу! – Черт, голос пропал с этой пробежки. Но я видел, что Костя притормозил от неожиданности. – Слышишь, ты! – рявкнул я.
Но радист улучил момент и опять принялся лупить со всей силы в правую часть лица немца, фриц увернулся носом в землю.
Я подскочил, схватил сержанта за шкирку, оттащил. Тот зло вырывался. Дернулся на меня. Еще чего не хватало! Я рванул его так, что Костя отлетел на пару шагов.
Сел, уставился. Наступила тишина. Штурман отошел к костру.
Тяжело дыша, за спиной показался Петр Иваныч.
– Зря ты, капитан, – сказал Алексей. – Мы стали искать перочинные ножи, думали, вдруг – бритвы. Ну, и там конверт и фотографии. С повешенными.
Фриц сидел на земле, сцепив пальцы в замок, обхватив колени. Его хорошо освещало костром. С носа капала кровь.
Радист лег на спину и закинул руку за голову. Протестует. Я тоже сел возле костра прямо на землю, уставился в огонь. Устал. Ноги и руки гудели.
– Ну, давайте все на одного навалимся, камнями закидаем, как там в Средние века было, – огрызнулся я. И спросил: – Что за фотографии?
Штурман достал конверт и отдал мне.
– Хотел сразу порвать, но принесли. Как вещественное доказательство.
Я вытащил письмо – мелкий почерк, написано по-немецки, ничего не понятно, конечно. И фотокарточка – четыре эсэсовца в полевой форме, изба с вывеской. Изба-то наша, а вывеска четкая, ровная, немецкая. И сбоку виселица – человек на ней и еще один чуть-чуть виден, рамкой кадра обрезан. Тошно, сразу жалость вся слетела к этому полудохлому фрицу, к погани фашистской. Перевернул снимок, на обратной стороне надпись: то ли Дитриху от Лаута Ф., то ли Лауту Ф. от Дитриха – поди разбери, да и разбирать не хочется. Но я взял себя в руки:
– Подписано Дитриху от Лаута Ф.
– Так, может, другим именем назвался, – сказал Петр Иванович, взяв снимок, наклонился к огню. Лицо борт-стрелка стало жестким.
Он подошел к фрицу, протянул ему фотографию, подержал, перевернул. Тот поднял на него глаза. Скрестил руки перед собой:
– Dietrich starb. Beim Absturz[5].
Тут фриц взмахнул рукой и изобразил пикирующий самолет, воткнул ладонь со сжатыми жестко пальцами в землю. Потом схватился ладонями за лицо и принялся раскачиваться.