Внизу, по тропе, пробежала стайка небольших двуногих, числом в два неполных взвода. Строй плохо держали, конечно, где по шесть в шеренге, а где – только по три. Что с них взять – древность, до строевой подготовки им еще далеко. Кто, кстати, строевую придумал? Филипп Македонский, может, или кто-то еще… но подозреваю, что не динозавры.
Часа два мы молчали. Казалось бы, почему и не поговорить? Мелкая живность на голоса внимания не обращает, крупной – с чего бы нас бояться? Но молчали. Каждый, наверное, ощущал – сейчас нужна тишина, мы в засаде, мы на охоте.
Зашуршало в лесу, не громко, но не ошибешься – большая зверюга выдвигается. Вылезла. Мать честная! Туша метра три в холке, толстая, пух на ней, как на наших птеродактилях, разноцветный. На спине вроде бы шипы в несколько рядов, а между ними перепонки. Зачем – непонятно, не плавники же! Сверкает, куда там твоему попугаю.
Мы об охоте забыли, смотрим во все глаза. А туша подпрыгивает весело, ветки с деревьев клювом срывает. Клюв у нее, а не зубы. Срывает и выплевывает, балуется, значит. Тонн пять в ней, а балуется. Аж залюбовались, даже Галюченко не сразу пулемет поднял. Но как поднял, так и опустил. Что-то обернуться заставило. Над папоротниками, которые в этом месте – лес и которые мы елками называли, – голова. Точно такая же, тоже с клювом, но размером… оценить невозможно. Какая же под ней туша спрятана, если голова выше леса торчит? Смотрит сверху рыбьим взглядом.
И тут до нас доходит, что первая – это и не зверюга вовсе, а так – щенок, детеныш. Мамаша его погулять выводит. Вот эти щенячьи следы Галюченко за корову нам продать и пытался.
Сидим, языки проглотили. Звереныш бегает, за ветки дергает, аж деревья трещат, клювом легкий танк пробьет, если ткнет посильнее. И мы в первом ряду зрительного зала.
Внизу, по тропе, отряд мелких обратно марширует, и как-то у них получается под копыта нашей корове не попадать. Мамаша на них ноль внимания – не опасны для ребенка. А нам пошевелиться страшно, мы крупнее, а то бы пристроились в хвост колонны, да и убрались прочь строевым шагом, на цыпочках.
Нам показалось, что до вечера сидели, спины намертво застыли, пошевелиться страшно. Потом посмотрели по часам – двенадцать минут только прошло.
Убралось звериное семейство, тогда мы и отдышались. Шли домой, в лагерь, радовались, что не успели говядину подстрелить. Не дала бы нам ее мамаша слезть с того камня.
По пути Алешка сказал тихо:
– Да-а. Наступила бы ногой, та, что покрупнее, и не видать Соне чучела птеродактиля в подарок.
– Сам ты чучело, – почему-то огрызнулся я.