Тирриниэль обреченно вздохнул.
— Он тоже тебя слушается?
— Конечно, — улыбнулась Белка. — Хотя на зверя моя магия плохо действует. Симпатия, признательность, ласка — да, но слепого обожания и безумного влечения нет и в помине. И это очень хорошо, Тиль. Настолько, что никого другого я к себе близко не подпущу, а этих обормотов терплю и не боюсь свести с ума одним только видом. Лучше подопечных в здешних местах для меня не сыскать. Пусть мохнатые и зубастые, зато они единственные во всем мире, кто верен мне просто так, из уважения и для кого моя сила — лишь дополнительный аргумент в пользу сохранения теплых отношений.
Владыка эльфов странно на нее покосился.
— Хочешь сказать, ты им доверяешь?
— Полностью, Тиль.
— И Тора бы доверила? — усомнился Картис, но Белка только загадочно улыбнулась.
— Да, друг мой. Даже его.
— Гм, — задумался Тирриниэль. — А не боишься, что поранят? Звери все-таки…
— Волки живут по законам стаи. А здешние — еще и по законам Проклятого леса. То есть они никогда и ни при каких условиях не поднимут руку… э-э-э… лапу на самку. У них это в крови — охранять стаю и детенышей.
— А они считают тебя своей стаей?
— Где-то. В чем-то.
— Бел… — вдруг нахмурился Тиль, чувствуя некую недоговоренность, но она остановила его жестом.
— Подожди, скоро сам поймешь. Когда придет время, я все тебе покажу. Хорошо?
Владыка Л’аэртэ неохотно кивнул, и Белка облегченно вздохнула. А потом заслышала новый шум в кустах и насмешливо бросила:
— Шир, ты чего застрял? Решил, что я не услышу твоих шагов?
Братья изумленно повернули головы, но из темноты и в самом деле донеслось смущенное покашливание.
— Да знаешь… я тут одного нашего знакомого встретил. И он лежит неподалеку в крайне неприглядном виде.
— И ты застрял там только ради дохлого пересмешника? — делано удивилась Гончая.
— Ну и поэтому тоже, — задумчиво отозвался невидимый Шир. — Забавно у него разодрана шея, будто зверь вцепился. А грудь-то — ужас какой: зубищи-то, зубищи у того зверя. И лапы, и когти… Здоровущий же, должно быть… Жаль, я не видел со стороны… У-ух, как Одера славно разорвало! От горла до самого…
— Ну, хватит, — не выдержала Гончая. — Выкинь его куда-нибудь, чтобы не портил воздух, и будь так добр, избавь меня от подробностей.
Из кустов донесся тихий смешок, а потом — шорох оттаскиваемого в сторону тела: кажется, Шир не видел ничего зазорного в том, чтобы выполнять работу могильщика. Нет, закапывать по всем правилам пересмешника он вряд ли станет. Но то, что даже не возразил, уже любопытно. Возиться со смердящим трупом четырехсотлетнего кровососа — занятие не из благородных. Но он без возражений за него взялся и даже посмеивается над какой-то славной шуткой.