— Я считала себя обязанной, раз уж сама тебе предыдущую процарапала… или прогрызла, — смеюсь.
Он зовет меня в кухню, наливает кофе. Знает, что я люблю очень сладкий и с молоком, сам насыпает сахар, протягивает кружку.
Разговор не клеится. Я просто не знаю, что сказать. Спросить, как прошел его день? Глупо и почему-то неуместно.
— Как живешь? — он спрашивает сам.
— Мне как-то скучно теперь жить без тебя, — улыбаюсь, чтобы он понял, что я несерьезно.
Он именно так и понял:
— Конечно, скучно! — смеется. — Без персональной ночной грелки любой затоскует!
Ухожу довольно скоро. Нам не о чем разговаривать, сложно заполнять паузы, то и дело всплывающие между фраз. Но эта его «ночная грелка» гложет меня — и чем дальше, тем сильнее. Мы оба знали, что я его использовала, но я не была готова к тому, чтобы он так четко сформулировал это вслух. Хотя он собирался просто пошутить.
И теперь, каждый раз, когда я хочу набрать его номер, то вспоминаю это чудовищное словосочетание. И откладываю телефон.
Дома хожу в его спортивных штанах, которые он забыл забрать, хоть они постоянно с меня и сваливаются. Это моя маленькая злобная мстяшка! Он не выносит, когда берут его одежду — брату он этого ни разу не позволял. Так тебе, так, ночная недогрелка!
Второго декабря подбегаю в институте к Денису, обнимаю и звонко целую в щеку:
— С днем рождения, балбес!
Он хохочет, напоминает, во сколько нам следует прийти. Его утаскивают от нас одногруппники. Подарок полностью перепоручен Аленке. В этих «Деус Эксах» и «Ассасинс Кридах» я ни черта не понимаю. А она разберется! Уже разобралась.
Являемся на вечеринку, когда все уже в сборе, приветствуем друг друга. Мы с Аленкой помогаем накрыть на стол. А потом такая привычная, такая шумная болтовня, где все всех перебивают, но смеются обязательно хором. Рома сегодня весел, он разговорчивее обычного, он много пьет.
Мы не виделись с ним несколько дней. Знаю, он убеждал себя, что если что-то случится, то ему сразу сообщат. Поэтому и не беспокоился обо мне.
К ужасу моему и соседей Андрей предлагает поиграть в вышибалы. Мы сначала перетаскиваем технику в комнату, чтобы ничего слишком дорогого не разбить и освободить побольше места, а потом начинаем играть. Меня выбивают первой, чему я даже рада. Рома в этом бедламе не участвует, но вставляет замечания с места, как футбольный комментатор. Сажусь к нему, пододвигаюсь ближе, вплотную. Он рад, даже приобнимает меня ненадолго.
— Если они вышибут окно, я вышибу отсюда всех! — говорит он почти серьезно.
Подхватываю:
— Лучше не так! Тот, кто вышибет окно, будет ночевать в зале!