– Как имя той святой? – спросил он. – Той, из Лурда?
– Святая Одетта? Погоди, нет. Святая Бернадетта.
– Не очень-то многому мы научились.
– Да. Выпей еще глоток.
Адамберг послушно выпил, поставил стакан на стол и посмотрел на брата.
– Тем летом мама решила не делать остановку в Бенежаке, а поехать прямиком в Лурд, а на обратонм пути пройти пешком шесть-семь километров. У нее были какие-то дела в одном глухом уголке. Когда мы ехали на машине, она объяснила, что он находится в стороне от дороги. Ты и этого не помнишь?
– Нет.
– Там, в стороне от дороги, – продолжал Рафаэль, – на пригорке, на краю луга, стояла старая каменная голубятня, маленькая, метра два в диаметре или около того. Дверь и окошки были замурованы кирпичом, кроме одного. Это я и сам видел.
– И?.. Что мать забыла на этой голубятне?
– Там жила женщина. Не выходила оттуда уже почти пять лет.
– Ты хочешь сказать, что она находилась там постоянно, круглые сутки?
– Да.
– Но как она выживала?
– Благодаря милосердию тех, кто брал на себя труд подниматься туда и через маленькое окошко передавать ей воду и пищу. А еще солому, чтобы прикрывать экскременты. Мать как раз и остановилась для того, чтобы отнести ей еду. Местные жители считали отшельницу святой заступницей, как в старые времена. Префект не решался принять меры.
– Не могу поверить, Рафаэль.
– Ты не хочешь поверить, Жан-Батист.
– Но что она там делала? Кто ее там закрыл?
– Я тебе толкую о том, что эта женщина по собственной воле заточила себя там на всю жизнь. Как в старые времена.
– То есть раньше некоторые женщины так и поступали?
– Многие женщины – в Средние века и вплоть до шестнадцатого века. Их называли отшельницами, или затворницами.
Адамберг застыл, подняв руку, и не донес стакан до рта.
– Так вот, отшельницами, – повторил Рафаэль. – Некоторые из них прожили в своих темных норах по пятьдесят лет. Волосы у них отрастали, как шерсть диких зверей, и в них копошились насекомые, ногти напоминали когти и были такими длинными, что закручивались штопором, кожа покрывалась толстым слоем грязи, тело воняло невыносимо, подстилкой им служили гниющие продукты и экскременты. Вот ее-то ты и видел – последнюю отшельницу наших времен – там, на лугу Альбре.
– Никогда я ее не видел! Мать не позволила бы мне смотреть на такое!
– Ты прав. Не дойдя десятка метров до голубятни, она велела нам остановиться и подождать ее. Но ведь это было так таинственно, правда? Ты тихонько прокрался следом за ней и, когда она повернула назад, у нее за спиной в несколько прыжков, как заяц, доскакал до стены, вскарабкался на камень и заглянул в окошко. Все это продолжалось минуту, от силы две. Потом ты завопил. Завопил от ужаса, завопил словно безумный. И потерял сознание.