– Сиротский приют “Милосердие” в Гаре. Они были оттуда. Вот досье, собранное бывшим директором, за сорок четвертый – сорок седьмой годы. Давайте, Вейренк.
– Извините, – перебил его Ламар, – какие даты вы назвали?
– С тысяча девятьсот сорок четвертого по сорок седьмой год. За семьдесят два поколения пауков-отшельников до нынешнего.
– Теперь мы считаем время поколениями пауков? – осведомился Данглар.
– Почему бы нет?
Вейренк вывел на экран обложку папки доктора Ковэра: “Банда пауков-отшельников. Клавероль, Барраль, Ламбертен, Миссоли, Обер и К>о”. Этот заголовок, выведенный старомодным каллиграфическим почерком, вызвал в комнате волну потрясения: послышался шепот, приглушенное ворчание, скрип стульев. Вейренк не торопился излагать факты, давая людям время осознать невероятную действительность.
– Что такое “банда пауков-отшельников”? – спросил Эсталер. – Банда пауков, которая напала на сиротский приют?
Вопрос Эсталера в очередной раз пришелся к месту, потому что никто ничего не понимал, как и он. Вейренк повернулся к бригадиру. Его неподвижное лицо этим утром напоминало античную голову, высеченную из светлого мрамора: прямой нос, четко очерченные губы, тугие завитки волос на лбу.
– Нет, – объяснил он, – это банда мальчишек, которые мучили более слабых, подкладывая им пауков-отшельников. В этой банде было девять человек, в том числе первый и второй умершие, Барраль и Клавероль. От банды пострадали одиннадцать малышей. Первые четверо мальчиков, – продолжал он, по очереди выводя на экран снимки, – Жильбер Прейи, Рене Киссоль, Ришар Жаррас и Андре Ривлен, были укушены пауками, но это были неядовитые укусы. Тем не менее не стоит сбрасывать их со счетов. Двое следующих, Анри Тремон и Жак Сантье, получили только половинную дозу яда. Но даже на черно-белых снимках ясно различимы следы воспаления, вызванного ядом, – темно-серые пятна, на самом деле фиолетовые. Эти пострадавшие выздоровели сами. Луи Аржала – все звали его малыш Луи – повезло меньше. Паук укусил его в ногу, разрядив обе ядовитые железы. Ему было четыре года, – добавил он, обведя пальцем изъеденную некрозом ногу.
Снова послышались ворчание и звук сдвигаемых стульев. Вейренк не стал давать коллегам передышку.
– На дворе сорок четвертый год, пенициллина нет.
– Но в сорок четвертом году пенициллин уже был, – возразил Жюстен.
– Он появился незадолго до того. Первые партии отправлялись в Нормандию, где высадились союзники и шли бои.
– Понятно, – произнес Жюстен гораздо тише.
– Ногу пришлось отнять. А вот это Жан Эсканд – “малыш Жанно”, – пострадавший от укуса в том же году. Он потерял ступню. Ему было пять лет. Следующего мальчика, Эрнеста Видо, укусили в сорок шестом году, на руке образовалась большая язва. На сей раз пенициллин нашелся, руку спасли, но остался шрам, который врачи определили как обезображивающий. Одиннадцатая жертва – юный Марсель Корбьер, одиннадцати лет, лишился щеки, ее разъело до костей. При виде мальчика люди отворачивались. К вашему сведению, яд паука-отшельника оказывает некротическое действие, он разлагает ткани. И наконец, Морис Берлеан, двенадцати лет, укушенный в левое яичко в сорок седьмом году. Ткани начали отмирать, процесс затронул и член. Парень стал импотентом.