Воронов развел руками.
— Всё, молодой человек, не я ваш хозяин. Вот просите Михал Михалыча. Отпустите, Михал Михалыч? — с подковыркой спросил Воронов.
— А мы его сначала испытаем, — натянуто улыбнулся тот, обдав Троицкого ледяным взглядом, — какой он артист.
— Уж не ревнуете ли вы? Ай-ай-ай, Михал Михалыч, вы неисправимы. Так что… вот так, Троицкий, работайте.
В репетиционном зале, Михаил Михайлович, одутловатый, с обвисшими щеками, устало погрузился в кресло и тихо заговорил. Он напомнил, что в конце сезона многие из них уже начинали репетировать в этом спектакле, и надеется, что за отпуск не успели забыть найденное на репетициях. Поэтому он предлагает сверить по ролям текст и сразу идти на площадку.
— С чем же выпускались? — благодушно спросил он Троицкого после того, как был прочитан первый акт пьесы.
— Глумов, — отвечая ему, встал с места Троицкий. — Холден «Над пропастью во ржи». Еще мы играли… к юбилею вечер одноактных пьес Чехова. Я играл в «Предложении»…
— Ну, поигрались и довольно, — вдруг нетерпеливо прервал его режиссер, — надо и за дело браться.
— А мы не «игрались», Михал Михалыч. На наши спектакли нельзя было попасть.
— Будем считать, что нашему зрителю повезло, — озорно оглядев актеров, заметил Михаил Михайлович. — Может быть, благодаря вам в этом сезоне в театре яблоку негде будет упасть.
Актеры заулыбались.
— Итак, внимание! Возьмем сцену, где герой… в нашем спектакле — это вы, Троицкий, неожиданно обнаружил, что жена ему изменяет. Пожалуйста, занятые в сцене на площадку.
— Ну, молодой человек, идите, удивляйте!
Троицкий пробежал глазами текст.
— Текст сейчас не важен. Важно понять, что и как…
Актриса, игравшая неверную жену, её любовник, полный, смешной флегматик, текст шпарили наизусть, и сцена, судя по тому, как уверенно они её начали, была у них отрепетированной. Троицкий, карауля реплику, еще сам не знал, что сделает в следующую минуту, готовый броситься, как в прорубь, в репетицию, сочиняя роль на ходу. Партнеры в первую минуту опешили от незнакомого текста, переглянулись, и тоже стали импровизировать. Дальше всё шло, как в счастливом сне: одна удачная реплика рождала в ответ другую, такую же удачную, сцена вдруг получилась и напряженной, и грустной, и смешной. Все, не занятые в ней актеры, прыскали, фыркали. Михаил Михайлович кряхтел, оттопырив нижнюю губу. Троицкий выглядел именинником. Самый страшный экзамен в чужом коллективе он, как артист, выдержал.
— Так-так-так, — ерзал в кресле Михаил Михайлович, пережидая, пока все успокоятся. — Всё? А теперь, с вашего позволения, приступим к делу. Троицкий, входите. Да не так! Ну, войдите небрежнее, насвистывайте что-нибудь… Дайте ему черный котелок… Ну, ну…