— Добрый вечер, — отвечает уборщица и кивает в мою сторону. — К вам, Любовь Петровна.
Встаю. Одергиваю гимнастерку.
— Степа, ты?
Подхожу к ней. Протягиваю руки, чтобы обнять, но, заметив посторонний глаз, опускаю их.
— Пламенный красноармейский привет зампреду райисполкома, — пытаюсь, шутя, выбраться из неудобного положения.
— Премного благодарна, — отвечает она тоже шутливым тоном и оборачивается к уборщице: — Тетя Клава, это мой друг. Семь лет не виделись, а он, понимаете, боится поцеловать меня. Военный, и такой стеснительный…
— Разрешите исправить ошибку, товарищ зампред.
— Попробуйте, — отзывается Любаша смеясь.
Заходим в кабинет. Любаша опускается на стул, рывком срывает с головы косынку.
— Вымоталась я, Степа. Очень! — произносит усталым голосом. — Но работа мне по душе. Занимаюсь таким делом, от которого нельзя отказываться и которое нельзя не любить.
Вспоминаю Чехова: «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли». Такой мне кажется Любаша. В ней действительно все прекрасно.
— Как живешь? — спрашивает она меня.
— Хорошо. По уставу.
— У Миронова был?
— Утром, когда ты ему звонила.
Разговаривая, Любаша открывает дорожный чемодан, начинает выкладывать на стол его содержимое. Блокнот. Общая тетрадь в зеленой клеенчатой обложке. Книга, газета. Машинально достает зеркальце и… фотографию. Посмотрела на нее, протягивает мне. На фото Юрий Метельский в форме комиссара кавалерийского эскадрона.
— Ее мне недавно прислал профессор из Москвы. Когда воевал вместе с Юрой, он еще студентом был. Все годы после войны разыскивал меня. — В ее глазах появляются слезы. Неожиданно спрашивает: — Сына моего видел?
— Говорил с ним. Славный малый. Уверяет, что танкистом будет.
— И будет, — мокрыми от слез глазами улыбается Любаша. — Он упрямый. Книжку про танкистов достал, теперь штудирует…
5
— Как съездил? — спрашивает командир полка, когда я явился к нему с рапортом о возвращении из отпуска. — Дома все в порядке?
— В порядке.
— Ну что ж, рад за тебя. А теперь собирайся в новую поездку.
— Куда? — удивился я.
— Пришла пора нам попрощаться.
Я выдавил из себя улыбку, а сам почувствовал какую-то слабость, опустошенность. Счел необходимым спросить:
— Чем это вызвано? Или я провинился?
Командир встал, подошел ко мне:
— Переводят по службе не только провинившихся. Просто поступил приказ пересадить тебя на другого коня. На стального. Поедешь в Ленинград, на бронетанковые курсы.
Я был ошарашен: мне, коннику, — и на бронетанковые курсы?! Не произошла ли ошибка? Вспомнил слова маленького Юры из Дворца: «Там интереснее». Нет, конницу променять не могу.